Вехи

человечества, идейный монолит, который можно только или принять, или отвергнуть. Во

имя   веры   в   программу   лучшими   представителями   интеллигенции   приносятся   жертвы

жизнью, здоровьем, свободой, счастьем. Хотя программы эти обыкновенно объявляются

еще   и   «научными»,   чем   увеличивается   их   обаяние,   но   о   степени   действительной

«научности» их лучше и не говорить, да и, во всяком случае, наиболее горячие их адепты

могут   быть,   по   степени   своего   развития   и   образованности,   плохими   судьями   в   этом

вопросе.

Хотя   все   чувствуют   себя   героями,   одинаково   призванными   быть   провидением   и

спасителями,   но   они   не   .сходятся   в   способах   и   путях   этого   спасения.   И   так   как   при

программных разногласиях в действительности затрагиваются самые центральные струны

души,   то   партийные   раздоры   становятся   совершенно   неустранимыми.   Интеллигенция,

страдающая   «якобинизмом»,   стремящаяся   к   «захвату   власти»,   к   «диктатуре»,   во   имя

опасения  народа,  неизбежно   разбивается   и  распыляется   на  враждующие   между  собою

фракции, и это чувствуется тем  острее, чем выше поднимается  температура  героизма.

Нетерпимость   и   взаимные   распри   суть   настолько   известные   черты   нашей   партийной

интеллигенции, что об этом достаточно лишь упомянуть. С интеллигентским движением

происходит нечто вроде самоотравления. Из самого существа героизма вытекает, что он

предполагает пассивный объект воздействия – спасаемый народ или человечество, между

тем герой – личный или коллективный – мыслится всегда лишь в единственном числе.

Если же героев и героических средств оказывается несколько, то соперничество и рознь

неизбежны,   ибо   невозможно   несколько   «диктатур»   зараз.   Героизм,   как

общераспространенное мироотношение, есть начало не собирающее, но разъединяющее,

он создает не сотрудников, но соперник

ов9[

3].

Наша интеллигенция, поголовно почти стремящаяся к коллективизму, к возможной

соборности человеческого существования, по своему укладу представляет собою нечто

антисоборное,   антиколлективистическое,   ибо   несет   в   себе   разъединяющее   начало

героического   самоутверждения.   Герой   есть   до   некоторой   степени   сверхчеловек,

становящийся   по   отношению   к   ближним   своим   в   горделивую   и   вызывающую   позу

спасителя, и при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая

разновидность   сословного   аристократизма,   надменно   противопоставляющая   себя

«обывателям».   Кто   жил   в   интеллигентских   кругах,   хорошо   знает   это   высокомерие   и

самомнение, сознание своей непогрешимости, и пренебрежение к инакомыслящим, и этот

отвлеченный догматизм, в который отливается здесь всякое учение.

Вследствие своего максимализма интеллигенция остается малодоступна и доводам

исторического   реализма   и   научного   знания.   Самый   социализм   остается   для   нее   не

собирательным   понятием,   обозначающим   постепенное   социально-экономическое

преобразование,   которое   слагается   из   ряда   частных   и   вполне   конкретных   реформ,   не

«историческим движением», но над-исторической «конечною целью» (по терминологии

известного   спора   с   Бернштейном),   до   которой   надо   совершить   исторический   прыжок

актом   интеллигентского   героизма.   Отсюда   недостаток   чувства   исторической

действительности и геометрическая прямолинейность суждений и оценок, пресловутая их

«принципиальность». Кажется, ни одно слово не вылетает так часто из уст интеллигента,

как это, он обо всем судит прежде всего «принципиально», т. е. на самом деле отвлеченно,

не   вникая   в   сложность   действительности   и   тем   самым   нередко   освобождая   себя   от

трудности   надлежащей   оценки   положения.   Кому   приходилось   иметь   дело   с

интеллигентами   на   работе,   тому   известно,   как   дорого   обходится   эта   интеллигентская

«принципиальная»   непрактичность,   приводящая   иногда   к   оцеживанию   комара   и

поглощению верблюда.

Этот   же   ее   максимализм   составляет   величайшее   препятствие   к   поднятию   ее

образованности именно в тех вопросах, которые она считает своею специальностью, – в

вопросах социальных, политических. Ибо если внушить себе, что цель и способ движения

уже   установлены,   и   притом   «научно»,   то,   конечно,   ослабевает   интерес   к   изучению

посредствующих,   ближайших   звеньев.   Сознательно   или   бессознательно,   но

интеллигенция живет в атмосфере ожидания социального чуда, всеобщего катаклизма, в

эсхатологическом настроени

и10[

4].

9[3] Рознь наблюдается, конечно, и в истории христианских и иных религиозных сект и исповеданий.

До   известной   степени   и   здесь   наблюдается   психология   героизма,   но   эти   распри   имеют   однако   и   свои

специальные причины, с нею несвязанные.

10[4]  Нет нужды показывать, насколько эта атеистическая эсхатология отличается от христианской

эсхатологии.

Героизм  стремится  к спасению  человечества  своими силами и притом  внешними