Вэкфильдский священник

— О мой мальчикъ, сердце мое рыдаетъ, на тебя глядя, и я не могу, не могу съ собою сладить! Только сейчасъ я думалъ, что ты благополученъ, молился за твое преуспѣяніе, и вдругъ вижу тебя въ цѣпяхъ, израненнаго!.. Да, лучше умирать, пока еще молодъ; а вотъ я, такой старикъ, такой старый, старый человѣкъ и до чего я дожилъ! Пришло такое время, когда всѣ мои дѣти вокругъ меня безвременно погибаютъ, а я все живу, жалкій обломокъ среди развалинъ! О, пусть всѣ проклятія, могущія постигнуть человѣка, обрушатся на убійцу дѣтей моихъ! Пусть онъ доживетъ, какъ я теперь, до такой поры…

— Батюшка, опомнись, перестань! прервалъ меня сынъ: — не заставляй меня краснѣть за тебя. Какъ возможно въ твои лѣта, въ твоемъ священномъ санѣ присвоивать себѣ верховное правосудіе и возсылать къ небесамъ проклятія, которыя должны пасть на твою же сѣдую голову! Нѣтъ, батюшка, теперь не этимъ надо тебѣ заняться: приготовь меня лучше къ казни, которая меня ожидаетъ. Укрѣпи меня рѣшимостью и надеждой; придай мнѣ бодрости выпить до дна приготовленную мнѣ горькую чашу…

— Дитя мое, ты не умрешь! Я убѣжденъ, что ты не провинился ни въ чемъ такомъ, что наказуется смертью. Мой Джорджъ не способенъ совершить преступленія и тѣмъ осрамить своихъ благородныхъ предковъ.

— Нѣтъ, сэръ, я совершилъ нѣчто такое, что врядъ ли могу ожидать прощенія, отвѣчалъ сынъ: — получивъ изъ дому матушкино письмо, я тотчасъ отправился въ эти края, рѣшившись непремѣнно наказать нашего обидчика, и послалъ ему вызовъ на поединокъ; но онъ отвѣтилъ на него не лично, а прислалъ четверыхъ людей изъ своей прислуги съ приказаніемъ схватить меня. Перваго напавшаго на меня я ранилъ, и боюсь, что смертельно; остальные меня скрутили. Подлый трусъ вознамѣрился донять меня на законныхъ основаніяхъ: улики налицо; я самъ послалъ ему вызовъ, слѣдовательно я первый зачинщикъ, на меня и падаетъ вся отвѣтственность. На прощеніе нечего надѣяться. Но вы не разъ очаровывали меня проповѣдью о твердости въ несчастіяхъ: поддержите же меня теперь собственнымъ примѣромъ.

— Да, сынъ мой, да; я подамъ тебѣ примѣръ. Воспрянемъ духомъ за предѣлы этого міра, отвлечемся отъ всѣхъ земныхъ радостей. Съ этой минуты порвемъ всѣ свои связи съ міромъ и будемъ готовиться къ вѣчности. Да, сынъ мой; я буду указывать тебѣ путь, и моя душа будетъ сопровождать твою въ ея стремленіи къ небу, когда мы вмѣстѣ предстанемъ. Теперь я вижу, самъ убѣдился, что тебѣ нечего ждать прощенія на землѣ; такъ будемъ же искать помилованія тамъ, предъ высшимъ судилищемъ, куда вскорѣ оба будемъ призваны. Но зачѣмъ же заботиться только о себѣ? Не будемъ скупиться, подѣлимся молитвой со своими товарищами по заключенію. Добрый смотритель, позвольте имъ придти сюда и еще разъ послушать моей проповѣди, пока я еще могу потрудиться о ихъ душевномъ благѣ.

Съ этими словами я попытался встать съ соломы, но не могъ и остался въ полулежачемъ положеніи, прислонившись къ стѣнѣ. Узники собрались по моему призыву: они полюбили мои поученія. Жена моя и сынъ поддерживали меня съ обѣихъ сторонъ. Я окинулъ глазами собраніе, убѣдился, что всѣ до одного пришли, и обратился къ нимъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ.

XXIX. Правосудіе Божіе по отношенію къ счастливымъ и несчастнымъ на землѣ: по самой природѣ наслажденія и страданія ясно, что несчастные должны получить вознагражденіе въ будущей жизни

— Друзья мои, дѣти и сотоварищи по страданію! Размышляя о распредѣленіи здѣсь на землѣ добра и зла, я вижу, что много дано человѣку радостей, но еще болѣе печалей. Если бы мы вздумали искать хоть по всему свѣту, мы не нашли бы ни единаго человѣка настолько счастливаго, чтобы ему нечего было болѣе желать; но каждый день тысячи людей прибѣгаютъ къ самоубійству и тѣмъ доказываютъ, что изъ больше не на что было надѣяться. Стало быть, въ этой жизни совершеннаго счастья не бываетъ; совершенное же несчастіе вполнѣ возможно.

Для чего человѣкъ такъ чувствителенъ къ страданіямъ? Къ чему, при устройствѣ мірового счастія, суждено намъ претерпѣвать бѣдствія? И если совершенство всякой системы зависитъ отъ совершенства ея отдѣльныхъ частей, то почему въ великой системѣ мірозданія нужно, чтобы составныя ея части играли роль не только подчиненную, но и сами по себѣ были бы столь не совершенны? На эти вопросы нѣтъ отвѣтовъ, а если бы и были, то это не принесло бы намъ пользы. Провидѣніе сочло за благо не удовлетворить нашего любопытства по этой части, даровавъ намъ лишь поводы къ утѣшенію.