Век Филарета

   На Пасху из дома сообщили радостную и ожидаемую весть: сестра Ольга вышла замуж за Иродиона Стефановича Сергиевскаго, произведенного в диаконы отцовской Троицкой церкви в Ямской слободе. Летом новая радость, уже нежданная.

   Владыка Платон, обозревая присоединенную коломенскую епархию, спросил в Коломне двух благочинных, который из них старший, желая назначить протоиерея в Успенский собор. Оба отозвались, что старше их обоих троицкий в Ямской слободе священник Михаил Федоров Дроздов. Он и был назначен про­тоиереем кафедрального собора, а заодно и зятя его перевели туда же диаконом.

   10 июня Василий написал отцу: «Я скажу только с чувством сердечной радости: «Поздравляю!» Сплетеньем множества слов не лучше бы я выразил мои мысли, нежели одним». В письмах к отцу он по-прежнему был в высшей степени почтителен, но старший Дроздов ощущал, как стремительно взрослеет сын, как неудержимо отдаляется, утверждаясь в своей новой жизни.

                                                         Глава 6

                                                 ПРЕОДОЛЕНИЕ

Весна 1803 года долго задерживалась, а потом вдруг разом обрушилась на землю. Каждое утро приносило перемены. Небо день ото дня набирало синевы, солнце светило все ярче и припекало жарче, сугробы синего мартовского снега приметно оседали в саду и вокруг храмов, а сосульки весь день веселили звонкой капелью; снегири, синицы и воробьи в саду звонко чирикали и свистели свои песни; самый воздух сделался так необыкновенно свеж и вкусен, что, выходя из душной тесноты семинарской кельи, Василий не мог надышаться. С весной накатилась какая-то странная слабость и усталость, но Василий был весь поглощен учебою. Три года и лавре сильно изменили его.

   В греческом языке он быстро достиг требуемого уровня познаний и даже смог в первую семинарскую осень 1800 года написать поздравление митрополиту на этом языке. Было принято, что в день тезоименитства  высокопреосвященного Платона от семинаристов ему приносятся поздравления на русском, латинском, греческом, французском языках. Учитель греческого и еврейского языков Стефан Запольский неожиданно предложил Дроздову написать приветственное четверостишие, угадав в нем не только способность к языкам, но и талант поэтический. В назначенный день Василий вслед за другими вышел перед митрополитом  и прочитал:

Пой в песнях великих героев, Омир!                                                                                                                        Дела же Платона ты петь не дерзай!

Поэты наклонны и правду превысить,

А как превозвысить деянья Отца?

   Среднего роста, очень полный, с окладистою белою бородою, владыка был одет в скромную черную рясу и скуфейку, лишь овальная панагия, сверкавшая золотом и драгоценными камнями, показывала его архиерейский сан. Он был уже стар, влача седьмой десяток лет, тяжело утопал в кресле, но красивое лицо было бело и румяно, тихий голос мелодичен и тверд, а .взгляд небольших серых глаз то весел, то неожиданно быстр и проницателен.

   Василий видел, как после его приветствия ректор архимандрит Августин наклонился к митрополиту и что-то объяснил ему, ви­димо успехи Дроздова в изучении греческого языка за девять месяцев, и владыка бросил особенно внимательный взгляд на худенького семинариста. Это было более дорого, чем слова офи­циальной благодарности.

   С той поры Василий жил с сознанием, что между ним и владыкой Платоном существует какая-то особенная связь. Внешне это ничем не проявлялось. Василий не стремился протиснуться поближе к митрополиту при частых посещениях им семинарии, сам же Платон и не призывал его, как своего любимца Андрея Казанцева, высокого светловолосого семинариста с приятной улыбкою и звучным голосом. Но временами митрополит бросал на Василия взор, который тот мгновенно чувствовал, а сам с радостью и изумлением замечал, что и высокопреосвященнейший оглядывается на его пристальный взгляд.

   Василий стал усиленно готовиться к майскому философскому диспуту, рассчитывая показать себя перед владыкою с лучшей стороны. Простуда его отпустила, но привязались головные боли, из носа шла кровь, и по временам темнело в глазах. Хвори бес­покоили его, но не слишком. Незаметно для себя он все более приучался смотреть на свое тело лишь как на необходимую обо­лочку, сосредоточиваясь на воспитании души.

    Жизнь в монастырских стенах конечно же способствовала такому умонастроению, однако не менее тому споспешество­вало некое особое положение, занимаемое Дроздовым среди товарищей.

   Новичок в философском  классе сразу привлек внимание от­личным знанием латыни, но скоро к этому привыкли. Были среди семинаристов более приметные по успехам Матвей Знаменский и Кирилл Руднев, был известный своей силою и громким басом общий любимец Гаврюша Ширяев, которому прочили диаконство в Успенском соборе, а Дроздов был лишен яркости. К этому добавлялось и его равнодушие к нередким гулянкам семинаристов, всегдашняя его серьезность и поглощенность учебой. Он не лез в чужие компании, довольствуясь обществом своих коломенских и его оставляли в стороне.