Век Филарета

В соседней зале он проскочил мимо тощего монашка с постной физиономией и выбежал на улицу. Мороз охладил его возбуждение. Он машинально достал из-за пазухи кучерский треух, посмотрел на него и вдруг громко расхохотался.

   — Поверил! — торжествующе крикнул он. На другом углу Самотёки его ждали сани. — Игнашка, домой! Живо!

Невер, посмеявшийся над московским святителем, был обыкновенным московским молодым барином, настроенным прогрессивно и либерально. Такого рода господа на всякий случай допускали существование некой высшей силы, но полагали, что верить в Бога позволительно тёмным мужикам. Мнимый погорелец жил на Малой Басманной с сестрою, которая давно раздражала его уговорами обратиться к церкви и слепым поклонением перед Филаретом. Он не раз с научной и материалистической точки зрения объяснял ей наивность такого рода слепой веры — она не возражала, молча слушала и только крестилась, что особенно раздражало его. Вчера сестра подарила ему специально купленное собрание сочинений московского митрополита. Он пролистал и должен был признать, что с точки зрения красноречия и литературного дара Филарет стоит на большой высоте, хотя стиль его слишком архаичен для современности. Сестра обрадовалась этой похвале и вновь начала петь хвалу мудрости и прозорливости московского святителя.

   — Так я тебя поймаю на слове! — засмеялся невер. — Доставлю тебе очевидный пример того, что твой почтенный митрополит не более как доверчивый старичок, которого любой прохвост проведёт за нос.

   — Ой, не надо! Что ты задумал? — со страхом спросила сестра.

Он смог смягчить её тревогу, но правды не сказал.

Утром этого дня взял у Игнашки одежду, в которой тот чистил лошадей, и провёл пробу. Прозорливец поверил! Ах, как наивны даже самые честные и умные служители церкви. Написать в какой-нибудь журнал, так вся Россия со смеху помрёт!.. Конечно, в журнал он писать не собирался, а решил на следующее утро уже в приличном виде посетить митрополита, благородно вернуть деньги и сказать старцу вразумительное слово от имени прогрессивно мыслящих молодых. Очень приглянулась ему эта идея — слово от имени нового поколения!

В тот день мысль о наивности митрополита Филарета витала и на берегах Невы. Шло последнее перед Рождеством заседание Святейшего Синода. К этому времени все члены Синода не только смогли ознакомиться с мнением московского митрополита, возражениями киевского, ответом на них московского, но и столковались между собою. Взгляды их со времени коронации не переменились, и поддаваться мягкому давлению обер-прокурора они не желали. Само по себе издание Библии на русском языке виделось безусловным благом для распространения и укрепления христианства. Другое основание дружной поддержки московского Филарета состояло в намерении укрепить самостоятельность Церкви и избавиться от унизительного положения казённого учреждения. Слух о явном благоволении императора к Дроздову укреплял на этом пути даже нерешительных архиереев.

«Почему он не обратился напрямую к государю? — размышлял митрополит Григорий. — Как мог он, прекрасно знающий бюрократические лабиринты, двинуть дело всей жизни таким прямолинейным путём?.. Попроси он государя в Успенском соборе после коронации о чём угодно — и всё было бы решено в минуту! Потом бы прославляли Филарета. Так... но ведь и он это сознавал. Стало быть, не наивность диктовала ему способ действий. Такое великое дело возможно было совершить не путём интриги, но путём общего, всецерковного движения. Слава не нужна Филарету мудрому, ему нужна сильная Церковь».

Однако новый первоприсутствующий никак не мог склонить членов Синода к окончательному одобрению написанного им решения. За три месяца многажды собирались за длинным столом в зале присутствия почтенные архиереи в фиолетовых, коричневых и чёрных рясах, снимали чёрные и белые высокие клобуки, слушали мнения и роняли обдуманные слова. Возражений не было. Сообразив мнения митрополитов московского и киевского с церковными правилами и изданными в разное время постановлениями, церковные иерархи согласились с заключением о важности перевода на русский язык Библии, начиная с книг Нового Завета, но с осторожностию и безо всякой поспешности, а также с мнением о всяческой поддержке церковно-славянского языка как богослужебного. Тем не менее от окончательного решения они уклонялись. Чего опасались архиереи? Помнили, что ветры в Петербурге переменчивы... Сегодня император слушает одного, завтра вдруг да повернётся к другому — а тебе потом отвечать за подпись. Члены Синода откровенно тянули время, не подозревая, что действуют по плану неизвестного им приятеля Сербиновича.