Ведьмы цвета мака

Женщина подняла девочку, та обхватила её руками, и они вышли из укрытия. Они шли по полю, где, как трава, виднелись верхушки заваленных снегом деревьев. Они обернулись и увидели мелкие, напуганные лица людей, до краёв наполненных ужасом, только сейчас осознавших всю опасность произошедшего. Люди причитали и хныкали оттого, что так рядом прошло что-то необъятное, не знающее пощады, не обращающее внимания на маленьких смеющихся тварей. Они сквозь слёзы и злобу смотрели в спину удаляющейся женщины, чьё лицо уже искрилось улыбкой, дробившейся в гранях снега.

Раздался звонок в дверь. Марина подняла голову, от неудобной позы затекла шея. Она неловко встала.

В глазке показалось выпуклое лицо Зины.

— Привет. Ты что, спала?

— Да.

— Ты себя плохо чувствуешь?

— Неважно.

— Придатки?

— Отстань.

Марина взяла с полки заранее приготовленные деньги.

— Что, даже чаем не напоишь? Смотри, что я принесла. — Зина победно подняла две толстые, покрытые жирными пятнами сумки.

— О боже! Ладно, проходи.

Зина засуетилась, быстро стаскивая с себя одежду, пока сестра не переменила решения. На кухне Зина проворно извлекла смачный шмат корейки, буханку чёрного хлеба и квашеную капусту, которые наполнили комнату советским, ностальгическим запахом бедности и дефицита. Люди Страны Советов, как в пелены невинности, кутались в нищету на протяжении семи десятилетий, в течение которых не было волнений по поводу зарабатывания денег. Тогда граждане проникались шёпотом испуганных, проверенных цензурой слов и выпрямленных идеологией поступков и по-своему были счастливы. А с другой стороны был целый мир — жестокий, проворный, цветистый, и в него стремились диссиденты, такие же деятельные, они бежали за рубеж, жаловались, что их выгнали с Родины, лишили родных и близких, как горемычные изгнанники, они нигде не платили налогов, развлекая буржуинов звуками русских симфоний.

— У тебя никогда ничего нет, — сказала Зина.

— У нас у всех ничего нет.

Разорённое выражение Марининого лица напугало Зину, она подошла к ней и положила свою лапу на плечо сестры, которая осела под тяжестью сестринского сочувствия.

— Ну, Марина, это на тебя не похоже. Обычно ты властитель мира, который разворачивает всё человечество в нужную ему сторону. Ты у нас не выветриваешься, а, наоборот, с каждым годом наполняешься, хотя остаёшься подтянутой и красивой. Конституция — ёбана мать. А я всё плыву, теряя берега, так скоро и до самой Америки доплыву.

Марина почему-то пожала руку Зины и достала из холодильника большой казан куриного плова, который приготовил Иван. Зина опрокинула в кастрюлю лицо и пришла в невероятное возбуждение. Откинув от себя сестринские горечи и волнения, которые, по её мнению, в одну минуту развеются после сытного ужина, она стала накрывать на стол.

— А выпить есть? — поинтересовалась она.

Марина улыбалась, следя за монументальной фигурой Зины, которая с лёгкостью балерины парила по кухне, жонглируя тарелками, приборами и рюмками, Марина достала бутылку водки.

— Ну, живём!

Они сели за стол, разложили еду, налили полные рюмки. Зина взмахнула куриной ногой, провалила в себя глаза, завибрировала и застонала, вся отдавшись предчувствию вкуса. Её отделял от куриной ноги всего один рывок, она уже открыла рот и чуть подалась вперёд, как вдруг во входную дверь позвонили.

— Кого это чёрт несёт? — забеспокоилась Зина, так и вися над столом вместе с птичьей ногой.

— Не волнуйся, еды много.

В прихожую вошёл мужской голос, Марина двинулась ему навстречу.

— Спасибо, дорогой, отнеси на кухню. И не капай на пол! Куда шапку бросил! И что с твоим лицом, ты напился?

— Господи, сколько сразу вопросов и восклицаний! Аллергия началась, вытяжка плохо работает.

— Ты себя угробишь, и у нас родятся уродцы, обжоры вместо розовых малышей.

В дверном проёме появилась высокая фигура Ивана. Он нёс в правой руке букет гвоздик, а в левой грязный шарф, с которого капала коричневая жижа. Вид у него был уставший, кожа вокруг губ стала зеленовато-белой, в уголках рта были заметны сухие трещинки, на щеках проступали красные пятна, похожие на метрики.

— Вот, в самую лужу! — сказал он Марине.

Иван зацепился за ручку двери, неловко повернулся и увидел женщину, сидящую за столом. Пасть Зины истребляла остатки куриной ноги. Женщина зарделась нежным румянцем. Иван расхохотался.

— Раблезианское дитя, ты как сюда прикатилось?

— Иван! — плюясь рисом, воскликнула Зина.

— Ну, даже не подождёт! Всю жизнь так! Сожрёт всё самое лучшее, а потом ещё и ко мне в тарелку лезет, — протиснулась на кухню Марина. — Ну и что, вы хотите сказать, что знакомы?

— Господи, как же я раньше не догадался! — вскрикнул он и поднял Марину на руки.

— А почему не меня? — обиженно спросила Зина.

— Надорвётся, — ответила Марина.

— Это ты, моя рыся.

— Поставь меня на землю и не трогай грязными руками.

— Так это ты?

— Да что я? — не поняла Марина. Иван обратился за разъясняющей помощью к Зине.

— Помнишь, я тебя просила сшить пальто для десятилетней девочки?

— Да, ну и что?

— Так это для Ивановой дочки.

— Подошло?