Ведьмы

– Что стала раскорякой! – накинулся Радимир на дочь. Другие бабы раненых моют, на стол собирают, а ты трешься тут возле мужиков. Квасу неси. Там в прихожей целый жбан мятного.

Малушу как ветром сдуло. Радимир покосился вслед дочери и в тысячный раз за ночь за эту беспокойную дал себе слово шкуру с нее спустить, а навсегда отучить лезть в мужские разговоры.

Малуша обернулась мигом, и притащила она ведерный здоровенный жбан с квасом.

– Может, чего крепкого хотите? – хмуро спросил Радимир. Княжич покачал головой и сказал, кивнув на жбан с квасом:

– Испей.

В глазах у воеводы промелькнула усмешечка. Он поднял жбан двумя руками, запрокинул голову и пустил в рот длинную пенную струю. Потом поставил жбан на место, вытер усы и пробурчал:

– По моему, так хорош, но вы ж люди столичные…

Малуша стояла возле Буслая с узелком в руках и незаметно дергала его за рубаху.

Радимир уперся в гридю тяжелым взглядом.

– Ну, вот он, квас, что не пьешь?

– И то, – хмыкнул гридя и надолго припал к жбану.

– Нам для баньки оставь, – сказал Брячеслав.

– Пусть пьет вволю, – медленно выговорил Радимир. – Этого добра на всех хватит.

8

Собирались с лихорадочной поспешностью, и сами поспешали, и Буслай торопил, даже не присел витязь, кружил по избе, как зверь по клетке.

– Не мотайся перед глазами, не мешай, – сердито выговаривала ему Потвора. – Лучше бы раненных сразу сюда тащили, а то ишь, непоседа, по избе блохою скачешь, что уж теперь-то. Или, может, князю будущему невместно к болотной волхве ничтожной никчемушной самолично приходить? Поруха великокняжеской чести?

– Не будущему, а нынешнему, – сказал упрямый Буслай и добавил небезъязвительно: – Конечно, может, здесь, на твоем на Серпейском болоте и есть быть расположен пуп всеземельный, но древа Жизни, небо держащего, я тут чегой-то не вижу. Может, и по дурости своей, кто бы спорил. Да и вообще мы людишки дальние, темные, дороги по ничтожеству своему не знаем, вот и побрели в град за проводником.

– Язвит, – рассмеялась Потвора, взглянувши на витязя искоса: хорош парень. Сильный, красивый. Верный. Недаром у внучки при виде его глазенки заблестели. Ах, детки, детки, вот сейчас доделаем наконец-то великое наше дело, посадим Брячеслава на престол, вернем на болото Великий Погост, и… любитесь себе, женитесь, то-то было бы славно, то-то радостно. А она, Потвора предложила бы князюшке отрядить Буслая сюда в Серпейский град, хоть бы даже и воеводою, да и стала бы век свой остатний, вовсе уж теперь недолгий, доживать со всею кротостью. Много ли теперь ей, ветхой старухе, надо? Правнуков на коленках качать, да на внучкино счастливое лицо любоваться… Ишь ты, рад, поди, что поддел болотную волхву…

– Ишь, остроумец какой тут выискался! А вот скажи-ка ты мне, остроумец, что за лекарства мне с собою брать? Не подскажешь ли? Прикажешь на квасной гуще погадать, чем лечить твоих товарищей? Одно горазд твердить: порубаны-де жестоко, толку от тебя…

– Все бери, – сказал Буслай, решительно махнув рукой. – Я снесу, будь их хоть сенной воз.

– Тьфу ты, горюшко ты мое, стоеросовое, помолчал бы лучше, а уж коли молчать тебе невтерпеж, расскажи, кто напал-то на вас?

– Кто напал, кто напал, – рассердился Буслай. – Все пристают, все спрашивают, поди теперь разберись. Говорю же, погорячились. Сперва-то мы на воеводу вашего мнение держали, но потом видим, вроде бы, он ни при чем.

– Ни при чем, – хмыкнула Потвора. – Значит, мнение держали, а в град-таки полезли? Э-эх, советнички княжеские, что силой, что умом оглобли.

– Па-адумаешь, – сказал Буслай, – тоже мне, фря. В случае чего настрогали бы из него лапши, всего и делов. Только он и взаправду ни при чем. Держится смело, награду назначил за опознание. Хотя, конечно, человечишка мерзкий, это у него на морде написано, я таких насквозь вижу.

В избу влетели Леля с Малушею, вывалили на стол пучки каких-то трав, мешочки, коренья.

– Эй, знаток душ человеческих, – весело завопила Леля, те слова его неосторожные, видимо, разобрав и тотчас за них зацепившись, – иди сюда, провидец. Поможешь мешок с зельями завязать.

– Давай я, – резво метнулась к ней Малуша, но Буслай уже стоял возле Лели. Малуше оставалось только следить ревнивыми глазами, как ловко, весело тормошит его, заигрывая, задушевная подруженька. Ну и куда ж это годится, в самом деле? Тумаша увели из-под носа, но этот-то ее, Малушин! Она же с ним первая еще по осени слюбилась, в полюдье! Только ведь Леля это вам не Радуша, с Лелей не посоперничаешь, она тебе такое устроит соперничество, что небо с овчинку покажется. А впрочем… где наша не пропадала, как-нибудь, да и не понимает пока еще подруженька про сладенькое.

Малуша, подхихикивая и насмешничая над молодцем, потихонечку втиралась между ним и Лелей.

– Ты что же, витязь, всю силу свою дорогой растерял? Крепче держать не можешь? – подначивала она Буслая, подсовывая под взгляд его свою умопомрачительную грудь. – Кто ж это тебя, дубинушку, разобидел, что ты горькими такими слезами обливаешься? Уж не я ли ручкой белою зацепила ненароком шею молодецкую?