Автоматически загорелась лампочка подсветки, указывая, где выключатель. Эгле щелкнула — комната осветилась; Эгле осторожно закрыла входную дверь.
За небольшой прихожей — огромная гостиная, лестница вверх, пустой камин. Стол, стулья, диван, барная стойка. Дверь на кухню. Высокие окна, закрытые шторами. Тут бы снимать драмы из жизни аристократии прошлого века: кремовые стены, деревянный пол цвета мореного дуба. Продуманная композиция картин, фотографий, мелких деталей, светильников и свечей. На камине отдельно от прочих помещалось фото: мальчик лет двенадцати, с широкой улыбкой, с открытым и счастливым лицом.
Эгле сделала шаг — ей хотелось посмотреть на это фото вблизи. Остановилась, опустила взгляд на свои ноги: мокрые ботинки с налипшим снегом.
Положила ключи на тумбу под зеркалом. Мельком увидела в отражении себя: больная, всклокоченная, с воспаленными глазами… И на лбу, кажется, написано: «Ведьма в розыске».
Она опустилась на стул у самой входной двери. Эгле не будет пачкать этот дом мокрыми ботинками. Эгле подождет.
Всю дорогу Ивга ждала, что кто-то из ее сопровождающих получит телефонный звонок и машина свернет по направлению к спецприемнику. Казалось, готов реализоваться кошмар ее юности — несвобода. Клетка. Она честно пыталась понять, жив ли тот липкий страх тюрьмы, который и привел ее когда-то на верхушку смерча; страх был, но другой. Будто в небе проворачивались колоссальные жернова, будто весь мир завис на единственной нитке, будто что-то огромное должно решиться сегодня, сейчас, а люди не имеют об этом понятия. Пока. Стоя на краю пропасти.
Ее высадили у калитки, и черная инквизиторская машина уехала, не оставив у дома ни сторожа, ни наблюдателя. Спасибо, Клавдий, подумала Ивга, и у нее потеплело в груди.
Одинокий след вел через заснеженный двор. Рифленые ботинки, небольшой размер. Ивга пошла по следу, нарочно громко потопала, отряхивая снег, повернула ключ в замочной скважине:
— Добрый вечер…
Гостья поднялась со стула: выразительное умное лицо. Сиреневые волосы до плеч — ох уж эта современная мода. Она нездорова, простужена. Очень устала. Ослабела. Голодна.
На пороге стояла его мать, рыжеволосая с проседью. Похожая на дикую лису, которая так и не стала домашней. Ведьма, тридцать лет живущая с Клавдием Старжем: глядя сейчас в ее глаза, Эгле поняла почему. Эта женщина лишена страха. Она вообще ничего не боится. Она видела кое-что такое, чего Эгле не может представить.
У Эгле был счет к этой женщине. Но сейчас Эгле полностью зависела от нее.
— Извините за вторжение, — сказала она, стараясь меньше сипеть. — Я не совсем понимаю, как я здесь оказалась.
— Вы здесь потому, что Мартин объявил вас в розыск, — спокойно отозвалась хозяйка дома, запирая дверь. — Это именно то, чего следует ожидать от Мартина.
Эгле передернуло:
— Простите, но вы сейчас не правы. Мартин… самый добрый человек, которого я встречала. И если он инквизитор, это ничего не значит… наоборот.
— Вы, кажется, сильно простужены, — сказала Ивга Старж. — Я покажу вам гостевую комнату, она на первом этаже, очень удобно. И посмотрю, что у нас есть из лекарств.
— Мартин стал инквизитором, чтобы спасать людей.
— Мартин стал инквизитором, — хозяйка дома сняла мокрые ботинки и в носках по гладкому полу прошла на кухню, — чтобы реализовать свое представление о добре и зле. Пожалуйста, входите. У нас тепло. Можете снять обувь, если мешает, а можете не снимать.
Эгле оставила ботинки у входа. Она не знала, куда себя девать.
— Я сперва думала… что у него была романтическая история в отрочестве. Девушка, которая ему нравилась, потом прошла инициацию. Поэтому он решил…
— Ничего подобного. — Ивга включила свет на кухне, Эгле видела только ее тень и слышала шаги. — Юношеский максимализм. И еще, конечно, желание стать таким, как отец, и заслужить его одобрение.
— Господин Старж… поддерживал его решение?
— Господин Старж сопротивлялся как мог. Поначалу. А потом… Мартин оказался очень талантливым в их ремесле. — Ее голос сделался ледяным. — А когда человек талантлив, он отдается любимому делу, считая его миссией. Мартин привычно решает за других, что им во благо, что во зло…
Эгле вспомнила первую встречу с Мартином в кафе: «А я здесь затем, чтобы вы не инициировались. Никогда». Ей очень не нравилось, как мягко и властно, как непреклонно Ивга отравляла ее своей правотой. Да, Мартин умел снимать с себя инквизитора вместе с плащом — но плащ из тех, что со временем прирастает к коже.
— Он уже готов был бросить это дело, — сказала Эгле дрогнувшим голосом. — Отказаться… выйти из Инквизиции. Я его… уговорила в тот раз, что… не надо.
— Вы переоцениваете свое влияние. — Ивга по-прежнему оставалась на кухне, что-то переставляя, включая и выключая воду. — Потом он все равно вернулся бы. Для него в этом смысл жизни.
Она остановилась в дверях с полотенцем в руках, по-прежнему прохладная и чуть насмешливая. Эгле поняла, что боится эту женщину куда больше, чем ее мужа.
— Можно личный вопрос? — Ивга чуть улыбнулась, будто спохватившись и желая теперь смягчить жесткость своих слов.