– Вряд ли. С чего бы им так думать. У них нет оснований. Выдернуть шнур из моей толстовки мог кто угодно. Они просто выжимают из нас признание, им надо закрыть дело. Они и к тебе-то привязались, чтобы на меня надавить. А вовсе не потому, что ты якобы что-то знаешь или действительно могла заметить за мной
– Нет, Тоби, они на самом деле так думают, – возразила Мелисса. – Может, конечно, и не надеются, что я что-то знаю. Но уверены, что его убил ты.
В стекле отражалось ее лицо – бледное, решительное и чужое, точно у призрака. И меня вдруг как ударило: что, если она тоже так думает? Интересно, что такого сказали ей детективы, чего не сказали мне.
– Я его не убивал.
– Знаю, – с нажимом сказала Мелисса. – Верю. Я и не думала, что это ты.
Я ей поверил. Меня охватили облегчение и стыд – как я мог усомниться в ней хотя бы на секунду? – и я чуть успокоился.
– Но теперь ты понимаешь, что я должен вмешаться?
Ее лицо окаменело.
– Например?
– Например, поговорить с людьми. Попробовать выяснить, что же, черт возьми, на самом деле произошло. Чтобы от нас наконец отстали со всем этим дерьмом.
– Нет, – отрезала Мелисса. Такой металл в ее голосе я слышал один-единственный раз в жизни, когда она рассказывала о матери. – Единственное, что ты должен сделать, – это держаться подальше от всех этих ужасов. Найми адвоката, пусть он разбирается. Это
– Мелисса, они прямым текстом обвинили меня
– Нет, не твое. Сам сказал, доказательств у них нет и не будет. Не обращай на них внимания, и рано или поздно они от тебя отстанут.
– А если не отстанут? Что, если они решат поднажать и арестуют меня: вдруг да расколюсь? Не знаю, как тебе, а мне совершенно не хочется сидеть здесь и каждый день ждать, что за мной придут и скрутят в ту самую минуту, как у Хьюго случится очередной приступ…
– Они могут узнать про твои расспросы и тут же решат, что ты пытаешься выяснить, кто что помнит, потому что боишься. Тогда они уж точно за тебя возьмутся, и тогда уж точно случится катастрофа…
– Как ты можешь! – Я уже не старался говорить тише, чтобы не разбудить Хьюго, неважно, если и проснется. – Я думал, ты обрадуешься. Несколько месяцев назад мне было бы пофиг, в тюрьму так в тюрьму. И я думал, тебе будет приятно, что мне стало лучше, что я готов сражаться за себя. Неужели ты бы предпочла, чтобы я оставался овощем, не мог даже тосты себе пожарить?
Это ее проняло, как я и рассчитывал. Она смягчилась, в голосе уже не звучал металл:
– Ты пришел в себя, и это прекрасно. Я
– Или плести корзинки, или лепить горшки? Я не инвалид. И не умственно отсталый. – Мелисса поморщилась от моей резкости, но я не унялся. Мы никогда с ней не ругались, ни единого разу, и оттого я еще сильнее разозлился на Рафферти с Керром, на Леона и даже, как ни странно, на Доминика, три года мы с ней прожили душа в душу, в горе и в радости, и вот… – Мне не нужно хобби. Мне не нужно
– А я и не говорила… – Я нашел правильный подход: Мелисса обмякла, привалилась к двери гардероба. – Я всего лишь хочу, чтобы ты был счастлив.
– Я знаю. Я тоже этого хочу. Я хочу, чтобы мы оба были счастливы. Потому я это и делаю. – Мелисса взглянула на меня с такой тоской, что мне отчаянно захотелось объяснить ей все, до чего я додумался, чтобы она поняла, что к чему… – Любимая, пожалуйста, поверь мне. У меня получится. Я не облажаюсь.
– Ну разумеется, получится, не в этом дело… – Она покачала головой и зажмурилась. – Только не навреди себе.
– Хорошо, – я подошел к ней, – я и не собирался караулить гангстеров в темных переулках с кольтом сорок пятого калибра. Я просто поговорю кое с кем, вдруг вспомнят что-то интересное. Больше ничего. – Мелисса не ответила, не прильнула ко мне, и я добавил: – Обещаю.
Мелисса глубоко вздохнула и прижала ладонь к моей щеке.
– Верю, – сказала она, я потянулся ее поцеловать, но она отстранилась: – Давай спать. Я очень устала.
– Конечно, – ответил я, – я тоже. – Неудивительно, после такого дня.
Но мне не спалось, Мелисса давно уже мерно дышала, а ко мне сон не шел. Правда, на этот раз я не вздрагивал от каждого случайного шума и не подсчитывал, сколько часов назад выпил последний ксанакс, лишь наблюдал за сменой еле уловимых оттенков черноты на потолке, думал и строил планы.
9