Мир уже не падал – он смирился с неизбежным, изъял из закромов остатки инстинкта самосохранения и послушно привыкал. И напряженно думал: где, мать их, наблюдатели? Почему ни одна сволочь не выйдет на контакт и не объяснит, как забрать Фильку и свалить? Да и не сопроводит для верности. Почему мне позволяют сидеть в этой истории по уши? Неужто тоже из-за «лис»? Позволили нам остаться подсадными утками – и это единственное, что приходило в голову.
Я допила настой и повертела кружку, посмотрела на «чаинки». Тряхнуть, что ли, Корифея для полноты картины? Или оставить всё, как есть, глупо надеясь, что погибнуть нам не дадут? А если Альберт влезет... то не дадут. Большой и чистой любви у нас не случилось, но и равнодушия тоже. Близких людей у него было мало, и он ценил каждого, даже... бывшего.
Отставив кружку, я откинулась спинку стула, закрыла глаза, потерла лицо... и обнаружила, что плачу. Слезы катились незаметно и молчаливо, от бешеной усталости, непонимания, страха за себя и свою «лисью» семью. И отчаянно хотелось домой. К Натке. Или к Альберту. Страшно соскучилась... по обоим. И сил уже никаких...
– Лёль, а ну спать, – ругнулся Данька, заглядывая на кухню. – Вечно ты со своей возней...
Ворча, он достал из стиралки одежду, сложил в таз и взял его под мышку. По решительному взгляду крестника я поняла, что сейчас последую за тазом, и встала со стула сама.
– Меня эта возня успокаивает!
– Тебя эта возня доведет до уехавшего чердака! Спать пошли! Или мне одному с утра «рыбачить»?
– Чтоб от меня – не ногой, понял?
– Тогда иди и проспись!
Люблю их... костьми лягу. Не будь я крестной. Ведьмой. И по последней причине постараюсь, чтобы прежде костьми легли другие. Ибо нефиг.
– Дань, расскажи про
Вероятно, это единственный по-настоящему сильный мой козырь. Случайный. Забытый. Но, как показала практика, небесполезный.
Да, «порыбачим».
– Лёль, держи руки ровнее!
– Я стараюсь! Но они устали!
Со стороны казалось, будто мы распутываем комок шерсти. Пока я спала, Данька что-то сотворил с одним из снежков, превратив его в вязкую, студенистую массу. И, сидя и поставив на стол локти, держала ее натянутой между ладоней, а «лис», взгромоздившись на подоконник, тянул оттуда нить за нитью, обнюхивал каждую и обрывал, ненужные складывая слева от себя, и нужные – справа.
– Терпи, – старший крестник и сам проявлял незаурядное терпение. – Сила – это не кровь, – объяснял назидательно в десятый раз. – С кровью капкан ставится на раз. Вшиваешь в него замедление энергообмена – и ага. Чувак попадется и тупо не может расшевелить в себе магию – кровь будто спит. А с силой – по-другому. Капкан на силу только блокирует заклятья из этого снежка. Повезет, если угадаем основные плюс еще какие-нибудь похожие.
Я вяло кивнула. Локти ломило, ладони замерзли до онемения пальцев, спина затекла. А Данька всё тянул и тянул нити, а «снежная» масса всё не уменьшалась и не уменьшалась. А шел, на минуточку, третий час «перемотки».
– Сейчас до последней доберусь, – «пожалел» меня через полчаса «лис», когда к общему отвратительному состоянию добавилось неистребимое желание уединиться.
– Маньяк, – мрачно отозвалась я. – Садист. Ты же мог всё это сделать без меня, признайся.
– Мог, – Данька ухмыльнулся, осторожно вытягивая последнюю нить. – И провозился бы часа на два дольше. Или на час... Погоди, на стол не стряхивай, – соскользнув с подоконника, он подставил пакет, – сюда.
Я с трудом встала, потирая поясницу и не ощущая рук, и поковыляла к двери.
– Назад не торопись. Кое-что без тебя сделать надо.
И подумаешь... Сначала я надолго застряла в ванной, отогревая руки, а потом на кухне – себя с помощью чая. Надеюсь, мои мучения не пропадут втуне... Возвращаясь назад, я на автомате отметила очередной день гостиничного затишья. В последнее время меня преследовало ощущение, что здесь никого нет, кроме нас с Данькой да изредка шуршащей внизу Анжелы. Вломиться, что ли, ночью к художнику и писательнице с петрушкой и зеркалом наперевес? Не найду нужного, так хоть развлекусь. И отвлекусь. Немного.
– Лёль, гляди.
«Лис» сидел на корточках, изучая лежащие на краю стола кристаллики. Солнечный свет, заглядывая в окно, играл на льдистых гранях капканных заготовок, высекая разноцветные искры. С грецкий орех, зернистые, чем-то напоминающие пчелиные соты... или комок икринок.
– Три штуки? – я наклонилась над кристаллами.
– Ведьму убивали трое, – пояснил старший крестник. – В том, что ты соскребла с пола кухни, – сила трёх разных «рыб».
Царствие тебе небесное, Ираида...
– Я больше ничего не вижу, – сообщила на всякий случай. – Вещай.