Ведьма на Иордане

— Забирай, тут доход за последнюю неделю. Не Бог весть какая сумма, но все-таки. Я предполагаю, что завтра эта негодяйка заявится сюда с проверкой. — Он еще раз крепко ударил кулаком по столу и покрутил головой.

Денег хватило на обратную дорогу в Хрубешув, покупку небольшого домика и столярного инструмента. Прошло всего три недели со дня разговора дяди Лейзера с главой ешивы, а жизнь Янкла круто изменилась.

Он действительно стал по вечерам ходить на уроки в ешиву, а с самого утра после молитвы подходил к верстаку в своей маленькой мастерской и целый день строгал, пилил и клеил. Надо было зарабатывать на жизнь, на кусок хлеба. Хрубешувцы редко покупали мебель, но иногда все-таки требовалось заменить напрочь сломавшийся стул, расползшуюся табуретку или справить новый комод. Янкл делал самую простую мебель. Он очень старался, вкладывая в каждый предмет частичку своей души, и они получались красивыми и теплыми. Заказов было немного, но жить, хоть и бедновато, удавалось.

Стоя у верстака, Янкл иногда поднимал голову и оглядывал заснеженную улочку Хрубешува. Красное, точно яблоко, солнце низко висело над скособоченными крышами маленьких домиков. На крышах толстым слоем лежал голубой снег. Длинные сосульки свисали с застрех. Неказистые деревянные стены казались покрытыми вековой грязью. На соснах, тяжело взмахивая крыльями, каркали большие вороны.

Янкл откладывал в сторону рубанок и пускался в размышления. Он сам выбрал это место и сделал его своим, местом, где он проживет всю жизнь. И от дома отца, его денег и суматошной деловой жизни он тоже отказался сам. Всевышний ведет его по выбранному пути. Если бы не Эмилия, он бы наверняка остался в Данциге и волей-неволей занялся бы типографией, издательскими делами и прочей маловажной суетой. Наглая немка-сиделка, прикарманившая отцовское наследство, всего лишь орудие, через которое Всевышний проявил свою волю. За что же сердиться на орудие?

Уехав в Хрубешув, он сам отказался от отцовского пути, а значит, и от денег и другого наследства. Он мечтал сидеть над книгами еще много лет, совсем не рассчитывая вновь завладеть детским альбомчиком с марками. Ему не на кого сердиться и не о чем жалеть. Справедливый и всемогущий Бог правильным и разумным образом устроил его жизнь.

Прошло несколько месяцев. Янкл вошел в новый распорядок дня, как заходят в холодную воду реки. Сначала мокро, зябко и неприятно, но тело быстро привыкает, и вот уже вода перестает обжигать, сырость становится приятной, и в новом положении вдруг открывается масса симпатичного и полезного. Если бы не смерть отца и не злосчастная история с немкой, Янкл мог бы сказать, что он счастлив. Но у окружающих на этот счет оказалась совсем иная точка зрения.

— Янкеле, — сказала в один из вечеров тетя Элька, жена дяди Лейзера. — Плохо человеку быть одному^[14].

Тетя Элька была маленькой плотной женщиной, на первый взгляд неуклюжей и малорасторопной. Но уже на второй взгляд мнение о ней совершенно менялось. В тете Эльке скрывался пороховой склад энергии. Запала в ней было столько, что им можно было бы снабдить всю армию русского царя.

Нет, наверное, это сравнение не совсем точно. Тетя Элька скорее напоминала уже взорвавшуюся бочку с порохом, только взрыв растянулся на многие годы, и его энергия не вырывалась мгновенно наружу, сжигая все вокруг, а выделялась постепенно, держа тетю Эльку и всех окружающих в перманентно-взрывном состоянии. Как дядя Лейзер столько лет выдерживал такую супругу, было непонятно не только соседям и родственникам, но и ему самому. Впрочем, если и существуют на этом свете явные чудеса, то к первым среди них надо отнести супружество. Любое, даже самое счастливое.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил Янкл. Впрочем, куда клонит тетя Элька, мог догадаться даже ученик хедера, а не человек, просидевший год в ешиве.

— Пора тебе жениться, — прямо и откровенно заявила тетя. — Дом у тебя есть, работа тоже, парень ты пригожий, умный, рассудительный. Найдешь девушку по сердцу — и уже через год будешь при деле.

Под «делом» тетя Элька понимала продолжение рода. Она сама по уши утонула в этом занятии, воспитывая двенадцать двоюродных братьев и сестер Янкла, и верила чистой верой, что евреи появляются на свет для изучения Торы, а еврейки — для рождения детей. Тетя была убеждена в том, что занята самым главным и стоящим делом в мире. Спорить не имело никакого смысла: любые самые веские доводы бесследно поглощались темпераментом тети Эльки, как поглощается огненной лавой валун, свалившийся со склона вулкана.

— Пора так пора, — согласился Янкл.

Честно говоря, ему было совсем неплохо в своем домике. Он познал тихое счастье, скрывавшееся в шелковистой стружке, сыплющейся из-под его рубанка, в зеленоватых сумерках, медленно заполняющих комнату, в тишине, нарушаемой лишь треском поленьев в печи, в аромате свежего хлеба, вкусе холодного молока, свежести зимнего утра.