Вечный запах флоксов (сборник)

Кто у нее есть, кроме дочки? Господи, как она могла уехать, не дождаться родов, не взять на руки малыша!

Глупая, чванливая гордячка! Всю жизнь ее мучила гордыня – один из смертных грехов. То, что она не смогла простить себе, она не прощала и дочке.

Вечером она сказала Тамаре, что уезжает.

Первым автобусом Мария поехала домой. Сердце пело – впервые в жизни ее отпустила многолетняя боль и вина. Впервые она отпустила свою душу и простила себя. Впервые простила свою непутевую дочь.

Она почти бежала с автобусной станции, почти бежала…

У двери замерла – как ее примет дочь? Простит или укажет на дверь? Было страшно, и сердце стучало как бешеное!

Люська открыла дверь.

– Мама! – проговорила она и разревелась. – Как же долго тебя не было!

Мария перешагнула порог и прижала к себе дочь.

Они ревели так громко, что в комнате заплакала, проснувшись, Танюшка.

Люська бросилась к дочери и схватила ее на руки.

– Какая красавица! – прошептала Мария. – А как ты ее назвала?

Анатолий Васильевич Ружкин тещу свою – а он величал Марию именно так – побаивался.

Мария хмурилась и сухо кивала, завидев на пороге «любимого зятя». Но – молчала. Только скоренько собиралась и уходила по делам – в магазин, на базар – или просто выходила во двор.

Только Люська несчастной себя не чувствовала. Радовалась Люська жизни, и все.

Глупая Люська, дурная башка! С малолетства была дурковатой. Сидит на своем балконе и на море смотрит. А на лице такое счастье, такая улыбка!

– Мам! – говорила она. – Ты что, не понимаешь? Я же люблю его, мам! И дочку от него родила! Посмотри на Танюху – какая красавица! А все почему – плод любви, вот почему!

Внучку Мария любила так, как не любила дочь. Просто сердце разрывалось от этой любви!

Теперь она была счастлива. Наверное, впервые за всю свою жизнь. Дочь она обрела. Внучка была ее счастьем.

А вместе с Доктором она похоронила свою любовь, свой стыд, свой страх и вину.

– Маша! – однажды окликнул ее кто-то.

Она обернулась. К ней подошла Веруня и взяла за руку.

– Как я рада тебе! Заходи к нам, Мария, – сказала она, – родные ведь люди! Сколько нас осталось на этом свете! И сколько осталось, собственно, нам самим!

Мария кивнула и обняла Веруню. Они стояли так долго, и Мария гладила седые и легкие Верунины волосы.

«Как все просто в жизни! – подумала Мария. – И как легко все усложнить! Никто не накажет человека больше, чем он сам! Никто не вынесет приговора суровей, чем приговор, вынесенный самому себе! – Она приобняла Веруню за плечи. – Совсем старенькая. И слабенькая такая! Казалось, что слабенькая. А на деле… На деле мы все сильные, не собьешь! А та, фронтовая… Тоже не из слабаков. Никому не дается больше, чем может вынести!»

Веруня крепко держала Марию за руку и говорила, конечно, о муже.

Через полтора года после своего возвращения Мария заметила перемены в дочери. Среди ночи Люська стояла на кухне перед открытым холодильником и снова поедала из трехлитровой банки соленые помидоры. Рассол лился по подбородку, стекая на ночную рубашку.

Мария опустилась на стул и уставилась на дочь.

Люська счастливо засмеялась, утирая мокрый подбородок рукой.

Мария, тяжело вздохнув, поднялась со стула и пошла к себе. Что делаешь, господи! Что творишь, Люська!

Люська догнала ее, повисла на шее и горячо зашептала ей в ухо:

– Хорошо, если девка! Да, мам? Танькины шмотки сгодятся! А вот если пацан…

Мария обернулась к ней и, вздыхая, сказала:

– Ну а если пацан… Так тоже не пропадем. Ведь не пропали же! Да и лучше, если пацан. С мальчишками как-то проще, ей-богу! А с нами, с бабами… Мука одна!

«Лучше пацан, – повторила она, тяжело ворочаясь в кровати и громко вздыхая, – нет, правда, лучше – пацан!»

И еще ей подумалось: «Женщины… они несли себя на заклание… Кто из них стал счастливой? Веруня? Она, Мария? Глупая Люська? Лиза, походно-полевая жена доктора? Все они были счастливы и несчастны… Потому что любили… Потому что имели на это право. В жгучем, обжигающем, вязком киселе любви, в горячем, бурлящем котле – барахтались, изворачивались, карабкались, бултыхались, тонули… Только б не захлебнуться! Беспомощные, отчаянные и отчаявшиеся. Сильные, стойкие – почти как оловянные солдатики на одной ноге. Великая терпимица Веруня. Бесстрашная Лиза, бегущая вслед без оглядки за своим единственным и любимым. Мария, безропотно несущая всю свою жизнь бессловесную любовь и вину?»

Теперь туда, в этот котел, стремительно летела ее дочь, Люська. Без страха, без чувства опасности, очертя голову… Дурную свою башку. И имела на это право!

Все имеют на это право. На любовь. И никто не может его отнять…

Под небом голубым…

Диктор пропела нежным голосом:

– Началась посадка на рейс номер триста пятнадцать. – Первый раз нежно, второй раз с угрозой: – Внимание! – и повторила.