Вечный запах флоксов (сборник)

На терраске было прохладно – стекла были выбиты и торчали из рам острыми осколками.

На старом кривоногом столе стояли две грязные чашки и блюдце со сколотыми краями. По полу покатились пустые бутылки от портвейна.

Все понятно – в хибарке погуляли бомжи. В комнатке, на диванчике с торчащими клочками желтой свалявшейся ваты, лежали старое верблюжье одеяло и подушка.

Мария присела на стул, спокойно оглядела комнату и, тяжело вздохнув, принялась за уборку.

Веник, тряпки, вода. Остаток окаменелого стирального порошка, который она разбивала ржавым молотком. В сарае нашла пару листов фанеры и забила ими пустые рамы.

Сильно кружилась голова, и Мария, испугавшись, прилегла на диван, подложив по голову свою сумку и прикрывшись теплым халатом.

Она пролежала три дня, вставая только затем, чтобы выпить воды. Вода текла скупо, неохотно, тонкой и ржавой струйкой, но Мария пила жадно и торопливо.

На четвертый день она проснулась от страшного голода. Выйдя на улицу, столкнулась с той самой молодой женщиной, которую встретила тогда в своем доме.

– Новая соседка? – удивилась женщина.

Мария кивнула.

– Можно сказать и так.

– Заходите в гости! – улыбнулась та.

– В гости, – повторила Мария и улыбнулась, – ну, да. Наверное, так.

Скромный свой быт она обустроила быстро – чашка, тарелка, ложка. Кастрюля и сковородка. Купила крупы и картошки – что еще надо? Инжир, почти одичавший, все еще давал мелкие, но сладкие плоды. Она расчистила дорожку к дому, вынесла на улицу скамейку и стол – и зажила.

В чулане обнаружились книги ее матери, красавицы Таньки, – кое-где изгрызенные мышами, пахнущие прелью, со слипшимися страницами. Теперь она целый день читала, нацепив на нос очки, и все никак не могла оторваться.

Ей было хорошо одной – когда она думала о дочери, ей казалось, что одной Люське легче – Мария избавила ее от себя, тем самым избавив от проблем. «Пусть живет как хочет, – думала она. – А я… Я всегда всем мешала: отцу – строить новую семью, ему…» Хотя нет, ему она не мешала. Не смела просто. А теперь вот мешает и дочке.

Люська была счастлива. Она ни разу не подумала о том, что ей хочется что-то изменить в своей жизни. Дочку она назвала Танюшкой – не в память о бабке, про нее она почти ничего не знала, просто ей нравилось имя Татьяна.

Анатолий приходил через день – радовался дочке и Люськиной непритязательности. Ни разу она не попрекнула его, ни разу не задала ни одного вопроса.

Она просто любила его и ждала – всегда ждала, а, увидев, бросалась к нему с такой улыбкой и с такими глазами!

Она всегда была ему рада – поддатому, усталому, с пустыми руками.

Он, засыпая, гладил ее по волосам и нашептывал нежные слова: «Какая же ты у меня красавица, Люсенька! А Танюшка наша – принцесса!»

Люська ждала письма от матери – каждый день бегала к почтовому ящику. Письма не было. Эта странная женщина, ее мать, не желала обнаруживать себя, и Люську накрыла обида: как же так? Бросила нас! А потом решила: ну, значит, так надо. Значит, ей, Марии, так проще и лучше. Успокаивала себя, что Мария живет у родни. Не пропадет, человек взрослый. Но обида Люськина нарастала как снежный ком.

– Не нужны мы ей, – говорила она дочке, зарываясь в ее рыжеватые волосы.

А Танюшка меж тем и вправду росла красавицей. Если бы ее увидел Харлампий, наверняка поразился бы сходству с Танькой, своей любимой женой.

Зиму пережить оказалось непросто, хоть и утеплила, как могла, дом, заткнула щели, забила окна, поставила новую дверь, но… Да и деньги закончились – хоть как экономь…

Тамара, соседка, та самая молодая женщина, предложила ей перебраться на зиму к ним – Мария сперва отказалась, а потом согласилась.

Собрала свой нехитрый скарб и перешла в дом напротив.

Теперь она сидела с Тамариными детьми, и это была плата за кров и хлеб.

Мария так и не рассказала ей, кто она и почему здесь. А Тамара была не из любопытных – мало ли что? Столько судеб на свете, столько чужих бед…

Когда Мария брала на руки сына Тамары, двухлетнего Костаса, сердце щемило.

А однажды ночью она проснулась от жуткой тоски, подступившей к горлу. Что она делает здесь, господи! На кого держит обиду? На дочь? А разве ее проклял отец, когда она родила ребенка без мужа? Разве попрекнула родня? Да какая разница, от кого родила эта дурочка! Там, дома – дома! – ее дочка и внук. А может быть, внучка. Она даже не знает, кого родила ее дочь! Разве Люська – преступница?

Разве преступник ее отец, Харлампий, всю жизнь любивший только ее мать, красавицу Таньку? Разве преступница она, Мария, родившая от женатого мужчины, которого любила всю свою жизнь? Разве ее в том вина, что не сложилась ее судьба? Разве виновата ее дочь, повторив ее, Мариину, судьбу, влюбившаяся не в того человека и родившая от него ребенка?

Вот и получается: все они – однолюбы! Все! И отец, и она, Мария. Веруня и Лиза, походная жена ее Доктора. И ее бестолковая Люська. Все они ради любви, одной лишь любви, шли на жертвенный костер, обрекали себя на одиночество. Им было достаточно одного – любви.

И больше они ни о чем не думали!