Председатель колхоза Бородуля был известен далеко за пределами области не только размерами своего хозяйства, завидной молокосдачей и тремя миллионами свободных денег на балансе колхоза, но и тем, что не боялся говорить правду, даже горькую, и любил общаться с интересными людьми. То затащит к себе в колхоз известного ученого, то популярного поэта, то редактора центральной газеты или журнала. Не все приезжавшие сразу признавали в нем председателя. Обычно зимой и осенью на Бородуле была потертая кепка или недорогая шапка-ушанка, старое демисезонное пальто и не менее новые туфли, в которых не жалко шагать по грязи или размокшему полю. Бородуля больше походил на счетовода или сельского учителя, чем на председателя. Не было в его облике ничего начальственного — ни нахмуренных бровей, ни сердитых глаз, ни солидности, выработанной долгим сидением в кресле и президиумах собраний. Но хозяин в нем чувствовался. И по обстоятельному разговору, где для него была важна каждая мелочь, и по зоркому, проницательному взгляду, которым он пытался разглядеть человека, и по тому, как он крепко и уверенно стоял на земле. Неожиданно, лишь на мгновение в его глазах проглядывали осторожность и даже испуг, которые бывают у независимого человека, обрастающего завистниками и даже врагами и не ведающего, откуда может прийти опасность. Впрочем, все это не мешало ему говорить откровенно с самыми важными гостями. Они приезжали к нему и без особого приглашения. Кто посоветоваться, а кое-кто познать истину — как обстоит дело с мясо-молочной проблемой и сколько времени уйдет на ее решение.
— Столько-то лет! — задумчиво, но твердо говорил Бородуля.
— А может, меньше? — с надеждой в голосе спрашивали приезжие.
— Нет! — вздыхал председатель. — И это при условии, что Варька после школы останется в колхозе!
— Варька?! — изумлялись знатные приезжие. — Что за персона?
— Персона! — уверенно говорил Бородуля.
— Чья-то дочь? — с намеком, загадочно улыбались приезжие.
— А как же! Дочка! Доярки нашей Катерины!
Приезжие от неожиданного ответа вздрагивали и недоуменно смотрели на председателя:
— Красавица, что ли?!
— Это смотря на чей вкус, — улыбался председатель, — мне нравятся крепкие, ядреные женщины. А Варька… Вроде мальчика. Худенькая. Шустрая. С характером. Если что не по ней, прямо скажет. Ребятам нравится. На танцах нарасхват!
— Значит, современная! — понимающе говорили приезжие.
— Современная! — соглашался Бородуля. — А вот мать ее Катерина — женщина старого покроя. Нелегкую жизнь прожила. У нее одна точка отсчета в жизни, а у Варьки другая. Варька по телевизору многое видит: и светлые цеха, и работниц в белых халатах, и красивые проспекты, и высотки, и моды всякие, и ревю, и другие удовольствия. И кажется Варьке, что ко всему этому она будет близка в городе. Попробуй ее теперь удержать в колхозе. За это бороться надо!
— Бороться нужно за урожаи, за продуктивность животноводства! — оживлялись приезжие.
— Совершенно с вами согласен! — улыбался Бородуля. — А от кого зависят урожаи и продуктивность? От Варьки! У меня есть доярка. Сравнительно молодая. Тридцать семь лет. Ширковец Надежда. Любит поэзию. Читает самых сложных поэтов. И понимает. Я не все понимаю, а она разбирается до тонкостей. Шпарит стихи наизусть. Может час читать, может два. И от каждой коровы получает по пять тысяч литров в год! Не смейтесь! Подождите! Какая между этим взаимосвязь? Прямая. Умение и человеческая культура — они в одной упряжке. Сходите на ферму и полюбуйтесь, как Надежда управляется с коровами. К каждой свой подход имеет. Каждой — особое внимание, одну доит в одно время, другую позже или раньше, но именно тогда, когда требуется. Есть такой термин — «добыча золота». В нем прослушивается романтика. «Добыча молока» звучит казенно, по-канцелярски, но лучше, чем «надой молока». Вы посмотрите, как Надежда добывает молоко. У нее свои секреты добычи, движения плавные, лицо одухотворенное. Тоже романтика… для тех, кто понимает! Ну, а теперь, дорогие гости, прошу вас отобедать!
Гости поднимались на второй этаж ресторана, в банкетный зал, где через несколько минут вспыхивал диковинный камин с оригинальным верхом в виде шлема русского воина. От шлема по стене до потолка тянулось мраморное покрытие, призванное изображать струящийся дым.
— Это тоже соорудили для Варьки? — однажды не без иронии заметил один из приезжих.
— И для Варьки тоже, — посерьезнел Бородуля. — В городских ресторанах нет ничего похожего!