Вечный хлеб

— Я вот тоже хочу бросить, никак не решусь. А полнеть не начали?

Как можно спокойно говорить о таких вещах, когда здесь рядом в таком состоянии… когда только что отошел от постели… Но нужно терпеть, потому что, если врач догадается, что говорит с родственником, правды не узнаешь.

— Начал бегать, когда бросил.

— Тогда конечно. Сколько воли отпущено на одного человека: и курить бросили, и бегать начали.

— Ничего особенного… Ну как больная? Вытянете?

— Стараемся. Билирубин высокий, канальцы, конечно, забиты. И что за страсть цельную кровь давать? Да еще наркозом потом, как обухом!

Вячеслав Иванович понял из этого, что специальная бригада хотя и приехала, это еще ничего не гарантирует. И еще: что операция не только не помогла, но прямо навредила!

Приезжий врач сделал еще несколько затяжек, потом сказал:

— А может, и не надо бросать? Успокаивает же эта отрава. А в нашем деле, если бы нечем успокаиваться, так еще хуже, а? Легкие коптим, зато нервам легче.

Вячеслав Иванович ничего не ответил: такие проблемы его сейчас не занимали.

Врач докурил сигарету, повертел в руках окурок, ища, куда бросить, не нашел, сунул в пачку.

— Ну, пошел дальше ваши грехи замаливать. То есть не ваши лично… Жена у меня на старушечьем отделении ординатором — вот там работа спокойная. Они и термин пустили: «Плановая смерть». А когда с молодыми…

Не договорил, махнул рукой и ушел.

Вячеслав Иванович остался.

Лучше бы он не разговаривал с этим приезжим врачом, лучше бы верил во всемогущество бригады. А теперь что же? Ждать внеплановую? Ну не может же быть! Не может! Только вчера — такая веселая, такая храбрая!

Кто из нас готов к внезапному удару судьбы? Каждый знает, что и под машины люди попадают, и тонут, и горят, — но и каждый же уверен, что ни с ним, ни с теми, кого он любит, такое случиться не может. Не может, и все тут!.. Когда-то у Вячеслава Ивановича долго лежала баночка исландской селедки. А когда наконец собрался ее съесть, увидел, что банку раздуло, — это называется бомбаж, бомбажные банки полагается безусловно уничтожать. Но Вячеславу Ивановичу сделалось жалко: он и вообще терпеть не мог выбрасывать продукты, а тем более исландскую селедку, которую очень любил. Он вскрыл банку, ничем плохим селедка не пахла— он и съел. А испугался, только когда съел: ведь это же классический признак ботулизма, смертельного яда, им и в училище про него твердили, и потом приходилось пересдавать санминимум. А что не было запаха — так и не должно было быть! Прекрасно все знал про ботулизм— и съел. Ну почему? Сам себя спрашивал в тоске и испуге: ну почему?! Да потому что не верил, что такое экзотическое отравление может случиться с ним. С кем-то другим — пожалуйста, но не с ним. Два дня он прислушивался к себе, пугался мимолетных странных ощущений то в голове, то в ногах… А на третий наконец успокоился. Он оказался прав: не мог он проглотить этот редкостный ботулизм! Но то отравление, вещь вполне возможная и в наши дни, — но уж в родах-то женщины больше не умирают! Это далекое прошлое, это судьба субтильных княгинь Болконских: родильная горячка. Теперь наука победила, все равно как победила чахотку, которая прежде безжалостно косила юношей бледных со взором горящим… Нет, не может быть, спасут Аллу!

Сколько-то он еще прослонялся в коридоре, потом вернулся в родильный зал. Вокруг одинокой кровати Аллы стояли высокие штативы, на которых висели баллоны с жидкостями разного цвета. От баллонов тянулись трубки к ее рукам. Значит, лечат, борются, спасают! Около кровати сидела одна Таня. Бригада собралась в другом углу зала около стола. Вячеслав Иванович и не замечал там раньше никакого стола — и вдруг стол. Обжились, устроились. Значит, надолго?

Алла лежала с закрытыми глазами, но дышала довольно ровно.

— Заснула, — шепнула Таня. — Мы немного подкололи.

— А моча?!

— Мочи нет.

Значит, все напрасно?

— Значит, все напрасно?! Но что делать?! Надо же делать! Может, еще кого? Лучшего профессора?! Лекарств?!

— Все лекарства есть, они привезли, — грустно сказала Таня. — И специалисты они. Они практики, каждый день с этим, лучше любых профессоров. Ну честное слово, все делается! Поверьте мне!

Она жалела его, успокаивала. Но вместо благодарности Вячеслав Иванович почувствовал только раздражение: оставила бы жалость для Аллы, сделала бы что-нибудь еще — а то чего жалеть его, здорового?!

— Что толку от специалистов, если моча не идет! Надо же делать!

Он повернул прочь от жалеющей его Тани и пошел к столу, где сидела бригада. Пусть знают, что он родственник, — больше незачем скрывать. Врач, начальник бригады, с которым он разговаривал, сейчас что-то писал. Только и знают, что писать, вместо того, чтобы лечить, спасать!

— Доктор! Но ведь моча не идет! Что еще делать? Вы скажите, может, чего нужно? Из-под земли!

Врач посмотрел непонимающе. Потом спросил:

— Так вы что? Вы кто?

Как-то глупо звучит при таких-то обстоятельствах: «дядя».

— Я отец!

Врач смутился, потом сказал неестественно бережным голосом: _

— Вы поверьте, мы делаем все, что в силах. Но медицина не всесильна.