Гунимунд стоял неподалеку от меня и тоже смотрел на стадо и пастухов. Он повернулся ко мне, чтобы предложить кое-что интересное, и сразу понял, что у дураков мысли сходятся.
– Возьми ближе к берегу, – приказал я стоявшему на руле Геродору.
Уже начинало смеркаться. Шхуна поджалась к высокому берегу, и теперь не видна пастухам. Я приметил подходящую для высадки бухточку с галечным пляжем, склонами, поросшими кустами и небольшими деревцами, и разделенную почти посередине оврагом с дном без растительности, удобным для прохода. Мы встали на якорь метрах в ста от берега, спустили на воду шлюпку. Пока часть команды возилась с ней, другая – скифы, готы и я – облачилась в шлемы и кольчуги и взяла оружие.
– Ты куда? – испуганно спросила Алена.
– На охоту, – спокойно ответил я. – Давно мяса свежего не ели.
– Только не долго, хорошо? – попросила она. – А то мне страшно одной.
– Как получится, – не стал я врать.
Пора оставлять ее на берегу. И беременную Валю тоже. Бабам в море делать нечего. Тем более, что оно ревниво, не терпит конкуренток.
Когда высадились на берег, было уже темно и безветренно. Галька скрипел под ногами необычайно громко. Мы, спотыкаясь и часто помогая себе руками, поднялись по оврагу наверх. Там было тихо, спокойно. Где-то вдали замычала корова, как бы спрашивая, где все остальные. Никто ей не ответил. Вдали виднелся огонек костра, теплый, мирный, притягивающий. Шхуны была не видна, но море даже в темноте заметно отличалось от суши.
– Если что, бегите к морю и по берегу к шлюпке, – тихо приказал я. – Кто прибежит первым, сталкивает ее в воду и ждет остальных.
Никто ничего не уточнил, не спросил. Стараясь идти бесшумно, мы пошли в направлении примерно посередине между берегом и костром. Жгут его, скорее всего, авары или их пособники, назначенные пастухами. Значит, скот где-то недалеко от костра. Я часто спотыкался и шумел больше всех. Не надо было брать с собой арбалет. Но без него чувствовал себя безоружным. Махать мечом у меня пока плохо получается. Вскоре вышли на траверз костра, а стада не только не было видно, но и слышно. Я надеялся, что хотя бы часть его будет пастись до стоянки пастухов. Если оно дальше, то придется гнать мимо аваров, что чревато.
– Скилур, Палак, – шепотом позвал я, – оставьте луки и посмотрите, сколько их там и что делают.
Скифы отдали луки готам и бесшумно растворились в ночи. Они даже в полной темноте легко ориентировались на открытой местности. Мы сели на землю, ожидая их. Вышла луна, и сразу стало как-то слишком светло. Я увидел стадо – светлые и темные пятна, которые иногда перемещались неторопливо. На ночь стадо отогнали с пшеничного поля в широкую ложбину. Костер аваров горел на склоне, который спускался в эту ложбину, а мы были еще выше.
Скифов я сперва почувствовал, а потом увидел, как они материализовались из темноты метрах в трех от меня. Скилур присел и доложил шепотом:
– Их вот столько, – показал он десять пальцев, – и еще столько, – добавил два.
– Пили вино, сейчас спать ложатся, – дополнил доклад Палак. – Охрану не выставили.
Привыкли авары, что страшнее их нет никого на этой территории, расслабились, забили на службу. А на войне дисциплина – лучшее лекарство от смерти. Но только на войне.
– Подождем, когда заснут, – сказал я.
Мой однокурсник по мореходке служил срочную в Венгрии на радиолокационной станции. Он рассказывал, как в пятьдесят шестом году, во время восстания, несколько венгров вырезали батальон наших, сотни четыре. Дневальный тоже расслабился, заснул на посту, его сняли бесшумно, тихо вошли в спальни и сделали дело. Главное было – разбудить человека перед тем, как зарезать. Спящий обязательно вскрикнет. Что я и приказал делать своему отряду, когда решил, что пора идти к костру. Никто ничего не уточнял, и я понял, что они и сами всё это знали.
Огонь погас, тлело лишь несколько угольков. Авары лежали двумя группами: одна из четырех человек – выше костра, другая из семи – ниже. Я положил арбалет на землю метрах в пяти от верхних, чтобы обе руки были свободны, достал кинжал. Пока делал это (или специально делал медленно, чтобы оттянуть новый этап в своей жизни?), скифы и готы уже будили аваров. Я спустился к нижней группе, слыша по пути чье-то бормотание, сразу стихшее, и негромкое, сдавленное хрипение.