Вечный Град (сборник)

– И я бы, может быть, даже согласился с тобой, что, стремясь познать божество, мы по своему несовершенству воплощаем его в том обличии, какое признаем самым прекрасным. Но ведь до этого ты говорил не об этом Боге! Ты говорил о Зевсе, нечестивом сыне нечестивого отца; об Артемиде, в бешенстве напустившей собак на несчастного Актеона и стрелами убившей ни в чем не повинных дочерей Ниобы; о Пане, умеющем наводить леденящий ужас и даже искуснейшими эллинами изображаемом в прекраснейшем – ничего не скажешь – облике: козлоногом и рогатом, и о прочем множестве, которому нет числа. Разве Того, единого, непостижимого, не оскорбляет почитание этого шумного, склочного и развратного сонмища? Почему образ его дробится и искажается, словно в кривом зеркале? Почему ты начал с одного, а пришел совсем к другому?

– Ты, похоже, ничего не понял из того, что я сказал, – снисходительно возразил Максим. – Или для тебя новость, что разные народы почитают разных богов? И что это совершенно не мешает нам предполагать существование единого высшего бога, который стоит над ними всеми. Кроме того, ты, конечно же, знаешь, что и олимпийских богов философы понимают аллегорически, или же у них высший бог как-то уживается с прочими богами. Так и у Платона. Это диалектика, которая тебе непонятна.

– Философы сами не верят в этих аллегорических и диалектических богов. Согласись, что большинству из них, да и тебе самому, совершенно безразлично, один Бог или их много – вот и вся тебе диалектика. Вы доказываете, что Бог, хотя и промышляет о мире, но только вообще, о родах и видах существ, а обо мне и о тебе и о каждом порознь не печется, даже если бы мы молились ему дни и ночи напролет. Понятно, чем это вызвано: в таком случае можно говорить все что угодно, не боясь наказания и не ожидая какой-либо награды от Бога. Потому-то и поэты безбоязненно сочиняют о ваших богах непристойные басни. Народ же поклоняется кумирам, думая, что именно они являются богами, и именно от кумиров, от идолов из мрамора, дерева или слоновой кости, ждут себе помощи.

– Ну, мы же не можем донести высоты философии до каждого торговца рыбой или горшечника! – засмеялся Максим.

– Да вы и не хотите! Разве кто-то из вас пытался донести до простых людей учение о Боге, сотворившем небо и землю, о Боге, промыслительно заботящемся о каждом из нас, о Боге живом? Но вы тем самым признаете, что и сами ничего о Нем не знаете.

– Ты говоришь так, как будто есть кто-то, кто его знает.

– Да, есть такие люди, которые подлинно знают истинного, живого Бога и видят Его, как Он есть, – твердо ответил Юстин, окидывая взглядом зал.

– Это люди праведные, благочестивые и наставленные Духом-Утешителем, ибо только Он дает людям возможность видеть Бога. И они хотели бы донести это знание до вас, именующих себя мудрыми. Но сердца ваши закрыты для их слов, потому что ум ваш помрачен гордостью. К большому для вас сожалению, горшечники и торговцы рыбой оказываются более восприимчивыми, чем вы.

– Послушай, почтенный… как тебя… – обратился к Юстину Фест. – Тебе не кажется, что ты уводишь нас от темы? Если выразить твою мысль кратко, то ты всего лишь хочешь сказать, что почитать кумиры не следует? Не так ли?

– Да, именно это я и хочу сказать, но я пытаюсь также объяснить, почему нельзя почитать кумиры. Иначе мое утверждение выглядело бы голословным.

– И ты дерзаешь говорить это в присутствии самого августа?

– Да, – нисколько не смущаясь, продолжал Юстин. – Я уже и раньше обращался еще к почившему отцу ныне царствующего автократора с письмом, в котором старался донести до него взгляды мои и моих братьев по вере, и убедить его, что мы желаем лишь добра ему и государству. Но ответа я не получил. И к ныне здравствующему автократору я тоже обращался. Правда я сомневаюсь, что мое сочинение дошло до него. Вот почему я отваживаюсь говорить в его присутствии.

– Послушай, Юстин, сын Приска! – спокойно, без тени раздражения заговорил август. – Занимал ли когда-нибудь ты или кто из твоих братьев по вере хоть какую-то ответственную должность, от добросовестного исполнения которой зависели бы жизнь и благо государства?

– По роду занятий я философ, – просто ответил Юстин. – Нет, как ты понимаешь, мне не доводилось быть ни квестором, ни претором, ни военным трибуном, ни наместником провинции. За всех же своих братьев по вере я поручиться не могу. Точнее, я не могу утверждать, что никто из облеченных властью не разделяет нашего учения. Ведь в прежние годы, в правление Домициана, пострадал за имя святое консул Тит Флавий Клемент. А еще ранее проконсул Сергий Павел уверовал, увидев чудо, совершенное святым апостолом Павлом.