Вечность после...

Открываю глаза и вижу перед собой приятную женщину со светлыми волосами. В прошлый раз был долговязый мужик с одним «неправильным» глазом. Интересно, кто из них мой лечащий врач, а кто дежурный? Кому задавать вопросы?

- Как твои дела, Ева? – снова спрашивает.

Вот оно! Эта женщина, наверное, отвечает за меня.

- Вам виднее, - говорю.

Она кивает.

- Вижу теперь, что ты хорошо меня слышишь, видишь и понимаешь. Это означает, что ты идёшь на поправку. И это прекрасные новости, Ева! Не так ли?

Она улыбается, но только ртом. Знаю я эти их лживые улыбки.

- Что со мной? – задаю прямой вопрос.

Она тут же меняется в лице и со вздохом сообщает:

- Меня зовут Линнет. Я – твой лечащий врач, - пауза. - У меня есть хорошие новости и плохие.

- Какая хорошая? – спрашиваю.

- Знаешь, кто интересуется в первую очередь хорошими новостями, Ева?

- Кто?

- Оптимисты! А это очень важное качество в жизни, оно помогает преодолевать трудности, перешагивать проблемы и идти дальше.

Она заходит издалека. Это подозрительно. Плохой знак.

- Ты помнишь, что с тобой произошло?

- В меня врезалась машина.

- Да, это так: тебя сбил автомобиль, - подтверждает.

Я жду, и она видит это в моих глазах.

- Знаешь, - говорит, - что самое сложное в работе врача?

- Что?

- Сообщать плохие новости.

- О плохом в принципе тяжело говорить, - мой голос спокоен.

Даже хладнокровен. Я не чувствую того, что должна чувствовать. Чего не скажешь о докторе: на её лице мука. И я решаю облегчить её задачу:

- Мой ребёнок умер?

Даже в состоянии пришибленности, я не могу, не решаюсь использовать слово «дочь». Дочь - это слишком… слишком… персонифицировано.

- Да, - подтверждает. – Удар пришёлся прямо в живот. Мне жаль, но у неё не было шансов.

У неё.

Подозреваю, они дают мне успокоительные. Транквилизаторы какие-нибудь. Химические вещества, притупляющие чувства. Тогда почему, мне так больно? Они что, не действуют?

- Об остальном поговорим позже, - внезапно заявляет.

О каком ещё «остальном»?

- Хватит с меня. Мне достаточно! Больше не надо! Хватит с меня, слышите? – ору, и глаза Линнет мгновенно наполняются тревогой.

- Я поговорю с психологом, у нас есть очень хорошие специалисты, они помогают людям справляться с потерями. Тебе помогут!

Да-да! Мне помогут, я уже слышала! Сделайте одолжение, не помогайте никто! Просто оставьте меня в покое! Я хочу быть одна, без помощи, без сочувствия, без слепых водителей на белых Лексусах, без влюблённых братьев, забывающих вовремя надеть резинку и плюющих на тебя, когда ты призываешь их воплотить слова в действия!

- Я справлюсь сама! Отойдите все от меня! Не прикасайтесь!

В обед полноватая медсестра Хлоя приносит мне стаканчик с таблетками, и я насчитываю две новые в этой растущей куче. Примерно через час засыпаю и просыпаюсь на следующий день.

Несколько суток спустя мне велят подняться с постели и самостоятельно дойти до туалета. Думать о потерях некогда – пережить бы насущные проблемы. Боль в животе адская, ноги ватные, медсестра – жестокая филиппинка, тащит меня как живодёр на плаху, невзирая на мои слёзы и упирающиеся в резиновый пол ноги:

- Давай-давай, доктор сказал ходить! Быстрее затянешься! Давай! Давай! Шевелись!

В один из дней звонит Лурдес и сообщает «грандиозную новость»:

- Я беременна! Ты представляешь? Двойней! Только что сделали первое УЗИ, и я сразу же тебе звоню, не могу не поделиться, Ева! Я никогда не думала, что у меня будут дети, и тут на тебе – сразу двое! Уф… Это же надо!

- Поздравляю тебя. Прости, я сейчас не могу говорить, перезвоню позже, - заканчиваю разговор.

Аккуратно кладу телефон на прикроватную тумбочку, поправляю лежащие на ней бумаги – результаты моих обследований и анализов.

- Надо же, а я думала, ты не умеешь разговаривать! – приободряет темнокожая Хлоя.

Она хорошая, здесь все хорошие, это только я плохая. Это только я у всех как бельмо на глазу.

- Вы не могли бы выйти? Я хочу отдохнуть, - прошу её.

- Тебе сейчас положены инъекции, милая. Вот сделаю и сразу же оставлю тебя в покое! – улыбается, изо всех сил игнорируя мою грубость.

Я жду, пока она откупорит порт на моей руке, введёт положенные миллилитры и скроется с глаз.

Как только это происходит, беру «нечаянно» оставленные моим лечащим врачом бумаги, и минут пять спустя нахожу то, что должна была найти: «субтотальная абдоминальная гистерэктомия матки».

Из этих четырёх слов мне известно только одно, но каким-то устрашающим чутьём я знаю, что означают остальные. Пока ищу расшифровку в сети, набирая трясущимися пальцами свой приговор, в душе́ ещё теплится надежда. Но умирает сразу же, как Google переводит медицинский на человеческий – удаление матки.

Ложусь лицом вниз и поджимаю колени к груди, причиняя себе нестерпимую боль. И вою. Вою в подушку, укрывшись с головой одеялом, чтобы не набежали врачи и медсёстры.

Кто-то однажды сказал мне, что всё плохое проходит. Да, наверное, это так, но только с теми, кому хоть сколько-нибудь везёт. Мне же – никогда. Кто-то сверху играет со мной, посылая испытания и каждый раз повышая ставки: а вытерпит ли Ева на этот раз или сдастся?