Вечное невозвращение

Я уезжаю в город и погружаюсь в суету повседневной жизни. Сердце все еще побаливает, но с каждым днем чувствую, как прибавляются силы и возвращается желание жить. Однако забыть о вороне я больше не могу. Даже не о самой вороне, а о том жутком послеинфарктном состоянии, когда весь мир являлся черно-белым. С тех пор он мне таким и видится: какие бы яркие краски ни бушевали вокруг весной или ранней осенью, в лесу или на берегу моря, вдруг сквозь эту яркость резанет черно-белое и начинаешь понимать, что мир по сути своей такой и есть, а все остальное — мираж, сентиментальная иллюзия.

Профессор опаздывал постоянно, опаздывал немного, на пять — семь минут, но это почему-то сильно раздражало Круглова. Аудитория оживленно гудела. Круглов поискал Лену, но ее нигде не было видно, и от этого его раздражение только усилилось. Так почему-то всегда происходило с ним перед лекцией этого странного типа, человека явно заурядного, неглубокого. У него даже кличка была какая-то усредненная, просто проф. Больше его никто и никак не называл. Кличка удобная, потому что он действительно был профом. И в то же время, при всей его банальности и заурядности, этот профессор чем-то Круглова задевал. Было в нем нечто печальное, даже трагическое, казалось, что он специально прячет свое истинное лицо за внешней банальностью. Лекции малоинтересны, многое из того, что профессор говорил, Круглов уже читал или слышал. Иногда, правда, проф загорался, словно вспыхивал, говорил что-нибудь значительное, в словах чувствовались его собственные переживания, и курс затихал, внимательно слушал. Но это продолжалось недолго — профессор опять сворачивал на привычные рельсы и начинал говорить о том, о чем вообще можно было и не говорить. Несколько раз за этот семестр, слушая или пытаясь его слушать, Круглов пережил странное состояние. Он вдруг погружался в какое-то оцепенение, и ему начинало казаться, что он в чистом поле, кругом только снег, черные деревья на опушке и черное небо над головой.

Профессор наконец появился, и раздражение Круглова усилилось. Сначала он думал, что его раздражает странное лицо — лицо действительно необычное: что-то в нем было и отталкивающее и притягивающее одновременно. Разные глаза, нездоровый свет кожи, но иногда оно казалось даже красивым. Сегодня же Круглов вдруг решил, что раздражение вызывает профессорская судьба, которая, как почему-то показалось Круглову, ждет и его. Большие надежды в молодости и заурядная, в целом скучная жизнь, полная необязательной работы и редких удовольствий. А черно-белое поле, которое возникало в его видениях, — это, как он сейчас понял, просто кладбище, на котором он рано или поздно успокоится. Сначала профессор, а потом и он.

Наконец он увидел Лену. Она сидела в самом низу, на первом ряду, примостившись с краю, и непрерывно писала. Это тоже раздражало: зачем писать все подряд, всю эту воду? Круглов послал ей записку: «Давай с тобой дружить!». Она прочитала листок и бросила его в стол, даже не обернувшись.

«Сердится за вчерашнее», — решил Круглов. Вчера они поругались из-за какого-то пустяка и Круглов ушел, даже не попрощавшись.

Профессор все говорил и говорил, но Круглов и не пытался вслушиваться, настроившись на меланхолический лад. Последнее время такое настроение все чаще посещало его. Он скоро заканчивает факультет, но никакого желания работать по специальности нет, да и хорошего места в Москве не найти, все места на кафедрах заняты вот такими профессорами. Будущее выглядело туманным и совершенно неопределенным. Все, что ему предлагали друзья и родственники, все, что он сам находил, казалось мелким и ничтожным. Он вовсе не готовил себя к какой-то великой судьбе, но начинать с должности лаборанта или помощника депутата тоже не хотелось. И аспирантура не светила — за четыре года он ничем себя в научном плане не проявил.

«Может быть, с дипломом что-нибудь получится незаурядное». Но Круглов понимал, что сам себя утешает. Необходимость писать огромный диплом вызывала у него уныние.

В перерыве он нашел Лену на боковой лестнице. Она курила, задумчиво рассматривая цветной витраж на окне.

— После того, что между нами произошло, — сказал он подходя, — я обязан на тебе жениться.

Она улыбнулась.

— Очень мне нужен такой муж — нищий студент. Мне вчера Богатырев предложение сделал.

Богатырев имел высокопоставленного папу и приезжал в университет на огромной белой «Ауди».

— Я сегодня же вызову его на дуэль!

— Давай завтра. Сегодня последний день побудем вместе, мы же собирались в Нескучный. Будем бродить, взявшись за руки.

— Почему последний?

— Потому что завтра Богатырев убьет тебя.

— Ты так уверена? А может быть, я — его.

— Не надо. Как же я буду жить с убийцей?

Через полчаса они уже были в парке. Шли большой компанией, орали, пели и искали свободную скамейку. Было холодно, вся земля, дорожки и берег засыпаны красными листьями.

«Может, все дело не в профессоре и не в моей будущей неустроенности, — думал Круглов. — Просто осень в самом разгаре, скоро слякоть, сырость, снег. Начинается моя предзимняя хандра».