Они зашли внутрь, где пахло сыростью и заброшенностью. Анна распахнула все окна, велела Макарову растопить печь и стала выгружать продукты.
Потом они сидели за столом и пили отвратительную самогонку, которую Анна достала из подвала, и она казалась им восхитительным нектаром. Макаров пил и погружался в море какой-то безысходной и радостной печали. Ему было радостно от того, что мир начал существовать снова, что они с Анной живут в этом самом начале. И грустно от того, что этот мир такой хрупкий, такой ненадежный и невесомый, как дрожащий осенний воздух за окном.
Они лежали на огромном топчане у самого окна, и Анна все время пыталась накрыться одеялом.
— Не надо. Ты такая прекрасная. Я хочу на тебя смотреть. Тебе что — холодно?
— Нет, мне стыдно. Мне все время кажется, как только сошли со станции, что на меня смотрят, что кто-то еще находится тут с нами.
— На нас всегда смотрят. Раньше я этого не воспринимал, мешал шум окружающей жизни. А теперь все отмело. Здесь я чувствую, что я не один, что мы не одни и рядом с нами всегда есть еще кто-то. Очень отчетливо. И странно мне теперь, что я не чувствовал этого раньше.
— Ты меня пугаешь.
— Этого не надо бояться.
— Ладно. Давай лежать и слушать. Тех, других, кто вокруг.
— Но уже темнеет, мы опоздаем к поезду.
— Поедем завтра. Я не сказала тебе, что отпросилась на два дня. Это мой свадебный подарок. А утром на вокзале нас будет ждать машина.
— Я и забыл, что ты комиссарша.
Ночью опять светила яркая луна, и лицо Анны снова казалось незнакомым.
— Что ты так смотришь?
— Хочу запомнить тебя в этом свете.
— Что, скоро опять пропадешь?
— Не знаю, это от меня не зависит. Но мне кажется, что снова тебя теряю.
— Я же тебе в любом мире встречаюсь.
— Но этот жуткий мир оказался самым лучшим из миров.
— Тогда оставайся здесь навсегда.
— Постараюсь. Возможно, я здесь зацепился.
— Что же тебя зацепило?
— Твое лицо в лунном свете и эта лиловая тьма за окном. Кстати, почему она лиловая?
Анна приподнялась на локте.
— Действительно лиловая. Это потому, что наш мир волшебный. Давай закроем скорее глаза и будем спать, а то вдруг волшебство рассеется.
Ночью он проснулся от шума — где-то рядом выли собаки. Тихонько встал и выглянул в окно. Собаки сидели в кружок на дороге, прямо напротив дома и, задрав морды, выли на луну, совсем как волки.
«Надо их шугануть, разбудят Анну».
Как только скрипнула половица на крыльце, собаки, перестав выть, повернули к нему головы и беззвучно исчезли, словно растаяли во мраке. Макаров прошел палисадник и зачем-то вышел на дорогу. Луна светила так сильно, что, наверно, можно было читать газету. Сразу же за дорогой, за небольшим лужком стоял темной стеной лес. Страх постепенно пробуждался в Макарове, только не пугающий, а притягивающий страх. Хотелось пойти в лес и, подобно собакам, раствориться в нем, стать тенью этого мира, вечной тенью тишины, оврагов, полей и брошенной деревни.
Макаров решил, что после смерти его душа обязательно должна поселиться здесь. Здесь она, как он сейчас думал, впервые проснулась в нем и здесь должна успокоиться.
Он стоял на дороге, которая больше никуда не вела, и смотрел на свой дом. В ярком и обманчивом свете дом выглядел так сильно накренившимся, что казалось, он вот-вот рухнет. Макаров попытался почувствовать Анну, тепло ее тела, ее дыхание, но дом был мертвым, безжизненным — внутри там никого не было. Это его так испугало, что он бросился к дверям.
Матрас заскрипел под ним. Анна проснулась и положила ему на грудь тяжелую, сонную руку.
— Ты где бродишь? — пробормотала она, не просыпаясь.
На следующий день, уже в темноте, они шли той же тропинкой на станцию, Анна немного впереди. Ее черная куртка сливалась с окружающей тьмой, и казалось, та вот-вот поглотит ее. Макаров останется один и уже никогда отсюда не выберется.
Машина действительно ждала их на привокзальной площади, вернее — на небольшом пятачке, расчищенном бульдозерами. Они медленно тронулись, и машина опять ревела, с трудом преодолевая ухабы. Там, где дорога была лучше расчищена, шофер прибавлял скорость. На одном из таких отрезков, прямо под свет фар, им навстречу выскочил человек. Шофер резко повернул, машину занесло, и она врезалась в кирпичную трехэтажную стену с голыми дырами вместо окон. Та качнулась, секунду постояла, словно раздумывая, и рухнула прямо на автомобиль. Макаров успел схватить Анну и швырнуть ее себе в ноги. Последнее, что он видел, это разлетевшееся вдребезги лобовое стекло.
Глава шестая
Макаров открыл глаза. Прямо над ним на нижней качающейся ветке сидела птица. Она рассматривала Макарова, склонив голову набок, и, как только тот пошевелился, стремительно унеслась в чащу. Макаров сел и сразу почувствовал, что болит все тело.