Вечная жизнь Лизы К.

А вечером, как обычно по понедельникам, к ним пришла пожилая немецкая пара, чтобы язык не ушел совсем: в анамнезе ГДР обязательный русский в школе, командировки в Советский Союз. Час милой беседы на отвлеченные темы, чашка чая, десять печенек на всех – это было почти нетрудно, а при их скромном достатке даже и денежно (соседская девочка, этот час выгуливавшая Марусю, брала в три раза меньше). И только Мерло, забивавшийся за диван и однажды даже там обмочившийся, страдал от этих визитов всерьез. Старичков подкинула Алевтина, как и саму идею, – нашла на каком-то сайте. И хотя в этот вечер Лизе казалось, что от встречи следует отказаться, Саня сказал, что в Германии так не принято, если тебя самого паралич не разбил, то будь добр… Дитмар и Хельма возникли в дверях ровно в семь, приветливо улыбаясь большими фарфоровыми зубами. В прошлый раз между ними было решено продолжить тему путешествий. И Хельма, интригующе поиграв бровями, достала из сумочки модный лет сто назад альбом, защелкнутый ажурным замочком. Их Курту было семь с половиной, когда они сели в свой первый «трабант» цвета беж и всей семьей поехали в Чехословакию. Дитмар даже умудрился на одном дыхании произнести: в чехословацка социалистическа республик! Отчего у Хельмы на миг увлажнились глаза. А Дитмар, вдохновленный успехом, уже бойко повествовал, как их тепло принимали товарищи из профсоюза, повезли показать по стране, что очень видно на этих снимках. И Хельма кивнула: мы имели там счастливый жизнь, Курт тоже имел, Курт любил Магдаленка, Магдаленка любил Курта… А Саня врубил планшет и, честно выговаривая каждую букву, сказал: я вам тоже сейчас покажу, как мы любим путешествовать вместе с нашей маленькой дочкой. И расширил глаза, чтобы Лиза включалась. Но вместо Лизы включился скайп. Звонили родители. Не ответить было нельзя. Хотя Саня до сих пор не собрался никому из них сообщить… Пока Лиза дошла с планшетом до спальни, мама сбросила в чат: перезвони, у папы несчастье. Отчего на мгновение стало легче – все всё знают, несчастье только у папы… а у Викешки нет. Это главное. И заревела. Горе делается неотменимым тогда, когда о нем знают все. Скайп трещал, Лиза сунула в рот угол подушки и беззвучно его жевала. Саня с немецкой бесстрастностью объяснял: Лизин двоюродный брат (а мог бы сказать и четвероюродный) поехал путешествовать на Украину, но там сейчас для путешественников небезопасно, и я боюсь, что Лиза получила тревожное известие, schlechte nachrichten[5]…

– О Mein Gott, – застонала Хельма и, вспомнив, что она на уроке: – Господи мой!

А Дитмар покашлял, поерзал ложечкой в чашке и безучастно сказал:

– Мы ехал на Крым. Путевка от заводской союз. Поездка великолепный.

И Саня стал элегантно развивать эту тему: всесоюзная здравница, детский лагерь «Артек», Ласточкино гнездо, Воронцовский дворец.

А Лиза, догрызая угол подушки, писала: мамочка, я все знаю, я прилечу, не волнуйся, Маруся к садику привыкла, я вас люблю, я взяла на этот семестр три курса, немецкий, английский и веб-дизайн, скажи папе про веб-дизайн, он хотел – я взяла, я его очень люблю, я потом без проблем нагоню, я приеду… И все это лесенкой улетало, но не в родительский дом, а в черный колодец вселенной. Во тьму, но не ту, в которой искал утешения Кан, выстраивая цепочки, как однажды он ей написал, от девы до Евы (митохондриальной, конечно), нет, в бездну отчаяния и бессвязности.

Ночью заснуть не получилось ни на минуту. Сначала мучил озноб. Потом зароились какие-то фразы – показалось, что в животе, он болел и ворчал. Лиза встала за ношпой. А вместо этого взяла карандаш и блокнот. Размашисто написала: как Бэмц и Фьюить полезли на небо. Будилка-бродилка. Полезли и увидели там Луну, а на ней – огромнейший кратер, черный-пречерный, как ночь, как обратная сторона Луны! Бэмц сразу сказал: кто сунет голову в кратер, тому будет бэмц! А любопытный Фьюить ему не поверил и засунул – и все, и фьюить. А Бэмц от горя заплакал. И луняне и их маленькие луняшки как выскочат из-за своих черных камушков и давай причитать: ах, милый и глупый Фьюить, почему же ты не послушался Бэмца? И не было им ни ответа, ни утешения. А Фьюить тем временем пролетел через толщу Луны и выбрался с другой ее стороны, из другого кратера, белого-пребелого, как мороженое пломбир. И стал перепрыгивать с одного белоснежного камушка на другой и петь любимую песенку: если ты Фьюить, веселее жить, можно гнезда вить и из них – фьюить, не стонать, не ныть, а чуть что – фьюить!