Ему было двенадцать, Лизе – двадцать один, цифры и звуки отражались друг в друге, когда отец отважился их познакомить. Это к вопросу об алиби, ведь был куда более гармоничный расклад: Лизе одиннадцать, Тимуру один плюс один – и попробуй не полюби карапуза-двухлетку. Но сложилось так, как сложилось. Мотя тогда ходил в женихах и жил у них в доме. И папе наверняка казалось – почему-то тогда ей это в голову не пришло, – что они, счастливая пара, смогут Тимуру дать то, чего не смогли он и Эля, – ощущение юности, счастья, семьи. Он и знакомил не Лизу с Тимуром, а Тимура с Лизой и Мотей. Привез в какой-то спортивный лагерь под Раменками, кончался июнь, а с ним и первая смена, команда в синих футболках играла в футбол с командой в зеленых. Бесцветный и низколобый мальчик, ничуть не похожий на папу, и слава богу, что так, нервно прыгал в воротах даже тогда, когда обе команды месили поляну в другом конце поля. Бодрил себя, злил, взбивал кулаками воздух… И Лиза сразу же рефлекторно образовала между ним и собой светящийся щит, как учил ее Мотя, если хочешь защитить свою ауру от энергетического пробоя. Просидела за этим щитом всю игру и еще потом битый час у костра, который папа со старанием развел на опушке ближайшего леса. И все девять лет их полузнакомства-полуродства за этим щитом кантовалась… Несколько раз они уступали тихим папиным просьбам, но ведь это надо было делать от мамы тайком, и, значит, со встречами не частили. Да и темы для встреч выбирали не по уму: двенадцатилетнего парня надо было вести на футбол, в музей военной истории, но никак не на встречу с потомственным брахманом и не на празднование Дивали. А Лиза думала: праздник огней, индуистские танцы, кришнаитские мантры, вводящие в легкий транс, – ребенку понравится, и Мотя встретит кого-нибудь из своих и тоже будет доволен. Но Тимур через пять минут обозвал происходящее шабашем, женщин с разноцветными бинди на лбу – меченными сатаной… Вырвался, Лиза обидно, как маленького, держала его за руку, и убежал. Правда, к Моте он поначалу испытывал интерес: предположив в нем мощного колдуна, наподобие Волан-де-Морта, попросил, чтобы он смедитировал ему тройку по русскому. Мотя ответил, что йоги совершенствуют только себя и так воздействуют на окружающий мир, однако тройку в четверти Тимуру все-таки нарисовали – из ничего, из двух двоек и единицы, и мальчик ненадолго уверовал в Мотину мощь. До облома по географии и поведению.
Маруся гоняла вдоль берега неуклюжих, но вертких уток. Саня опасливо заслонял ее от лебедей, так и шел вдоль воды приставными шагами, да еще руки расставил, как крылья, разве только через плечо не шипел – трогательный, ответственный. Кто виноват, что у Тимура не было такого отца, – Лиза, просто фактом своего первородства? А вдруг это самый верный ответ? Чем метафизичнее, тем вернее. Это Кан однажды сказал, уже и не вспомнить о чем.