Кастрони трепетал от жалости, хотел спросить, как это произошло с ней, чистой девочкой, как она попала в лапы к злодею-порнографу. Но Зацепа заткнул свое внутреннее нечто и задал Жене другой вопрос, куда более актуальный:
– Ты говорила ему о нас, обо мне?
– Нет. Никогда, – она горько всхлипнула, – не бойся, Ник. Ты улетишь в свой Рим, тебя здесь никто не знает. Вот если бы ты был русский и жил в Москве, занимал высокую должность, тогда другое дело.
– Что ты имеешь в виду?
– Марк не станет связываться с иностранцем.
– Значит, ты все-таки говорила?
– Да нет же, нет! Успокойся.
– Погоди. Почему ты сказала – если бы я был русский? Что это меняет?
– Не знаю! Отстань! – Она вдруг зарыдала. – Ты, как все! Думаешь только о себе, а на меня плевать! Я не могу так больше жить! Не хочу! Если мне не удастся отделаться от него, я наглотаюсь таблеток с водкой и выброшусь в окно!
Кастрони был в обмороке. Наверное, у него случился инфаркт, и он тихо подыхал, из последних сил тянул дрожащие ледяные пальцы, чтобы притронуться к своей маленькой синьорине, попрощаться, погладить по голове. Но злой Зацепа не дал ему сделать этого.
«Хватит! Я сыт по горло! С таким же успехом можно было подобрать проститутку на улице или воспользоваться любым из заведений, которые предлагают весь спектр интимных услуг. Получилось бы дешевле и безопасней».
«Но я люблю ее», – прошептал Кастрони и отключился.
– Если я правильно понял, тебе нужны деньги, чтобы уйти от этого твоего Марка. Сколько? – Зацепа задал свой вопрос спокойно и жестко.
Она подняла руки с растопыренными пальцами, как будто сдавалась и просила не стрелять.
– Десять? – уточнил Зацепа.
Она молча, виновато кивнула.
Если посчитать, сколько он давал ей и тратил на нее в эти два года, выйдет значительно больше.
– Ты уверена, что, получив деньги, он оставит тебя в покое?
– Конечно.
– Откуда взялась именно эта сумма? Он сам ее назвал?
– Нет. То есть да. Я просто знаю. Одна девочка, которая тоже хотела уйти, дала ему десять тысяч. И он ее больше никогда не трогал.
«А вот сейчас ты растерялась и врешь неумело, моя радость, – отметил про себя Зацепа, – ты не была готова к этому вопросу. Наверное, мой следующий вопрос тоже застанет тебя врасплох».
– Допустим, ты дашь ему деньги. Разве он не спросит, где ты их взяла?
Лживая маленькая дрянь вдруг обхватила его за шею и стала целовать, приговаривая:
– Ник, любимый, хороший, спаси меня! Пожалуйста! Я правда больше не могу так жить. Неужели ты допустишь, чтобы твоя синьорина погибла?
«Ах! – долетел слабый замогильный голос Кастрони. – Пожалуйста, прошу тебя, ведь это последняя возможность, потом все кончится. Последняя ночь, прошу тебя!»
Кастрони корчился от голода и жажды. Впервые Зацепа понял, что девочка – это не любовь, не страсть. Она пища. Утонченному Гумберту хотелось добраться до детских внутренностей. «Вывернуть мою Лолиту наизнанку и приложить жадные губы к молодой маточке, неизвестному сердцу, перламутровой печени…» Гумберту-эстету нравился вкус «пряной крови» Лолиты. Добрый Кастрони тоже однажды попробовал. Женя порезала палец, и он припал губами к ранке. Поцеловал, чтобы ей, маленькой, не было больно, и потом долго не мог забыть мгновенной дрожи нового, дикого наслаждения.
…. – Коля, смотри, у тебя все остыло. – Голос Зои Федоровны прорвался сквозь алую пульсирующую пелену, которая окутала Зацепу, как адское пламя, пока холодное и безвредное.
– Вам не понравилось мясо? – спросил официант.
– А? Спасибо. Все очень вкусно.
Зоя строго посмотрела на мужа, покачала головой.
– Как же вкусно, когда ты даже не попробовал? Ешь, пожалуйста. Это свежайшая парная телятина.
Глава четырнадцатая
Дима Соловьев сидел в своем кабинете над кипой протоколов допросов свидетелей, механически пробегал глазами строки и опять, как полтора года назад, не мог найти ни одной зацепки.
Он вдруг вспомнил, как в девяносто восьмом парадоксальная версия профессора Гущенко, что серийный убийца, который режет проституток в Калининградской области, и аноним кляузник, который звонит в прямые эфиры на местное радио, телевидение, возмущается падением нравов, распущенностью молодежи, требует принять срочные меры, – одно лицо.
Кирилл Петрович предложил устроить ток-шоу на местном телевидении, поговорить в прямом эфире на темы, волнующие анонима. Он был уверен, что аноним позвонит. Действительно, позвонил. Стал высказываться по теме. Гущенко тут же понял, что это он, вступил с ним в диалог и держал на связи столько, сколько нужно было, чтобы определить его местонахождение.
Уже во время разговора профессору Гущенко удалось добиться от маньяка косвенного признания.
– А вы, – спросил Гущенко, – лично вы что-нибудь делаете, чтобы очистить общество от скверны?
Маньяк распалился. Его впервые слушали по ту сторону экрана, с ним говорили серьезно и уважительно.
– Я не сижу сложа руки, – кричал он, – я борюсь со злом! Это главная цель моей жизни.