Ольга Юрьевна не ответила. Вопрос завис, стало тихо. Они смотрели друг другу в глаза.
Карусельщик паузы не выдержал. Отвел взгляд, уставился на настенный календарь и, стараясь придать своему голосу бархатную мягкость, произнес:
– Простите меня. Мне правда очень худо. Возможно, я чего-то смертельно испугался. Меня хотят убить. Вот вам, кстати, вполне полноценный параноидный бред преследования.
– Кто же хочет вас убить?
– Ох, если бы я знал! Честное слово, мне было бы не так страшно. Но вокруг меня сплошная темнота. Я кожей чувствую опасность, и мне хочется содрать с себя кожу, чтобы ничего не чувствовать.
Он замолчал, пытаясь придать своему лицу жалобное выражение. Но глаза оставались холодными и злыми. Ольге Юрьевне не было его жалко. Он разыгрывал перед ней спектакль.
– Здесь вы проведете недели две. За это время будет сделано все возможное, чтобы установить вашу личность, связаться с родными. Если не получится, вас направят в Институт Сербского. Там есть специальное отделение для людей, которые не помнят, кто они.
– А что, таких много?
– Не очень. Недавно один квартирный мошенник пытался спрятаться таким образом. Симулировал потерю автобиографической памяти. Его нашли довольно скоро. Показали по телевизору, и тут же несколько десятков звонков от потерпевших. Вас, кстати, мы тоже обязательно покажем.
– О, пожалуйста. Я с удовольствием. Это, наверное, приятно – стать звездой экрана, хотя бы на короткое время.
– Как думаете, звонки будут?
– Надеюсь, – он широко улыбнулся, – но не от потерпевших.
– А от кого?
– Понятия не имею. Хочется верить, что меня узнает кто-нибудь родной, нежный и любящий.
– Ладно, идите. Предупреждаю, если вы еще раз словом ли, жестом, взглядом обидите кого-нибудь из моих больных, вы об этом пожалеете.
– Вы меня накажете?
– Я начну вас лечить. Обижать душевно больных людей – это очевидная психическая патология. Вы будете получать лекарства, которых так боитесь.
– Ольга Юрьевна, неужели вы на это способны? Лечить здорового человека, вкалывать все эти жуткие психотропные препараты… Брр, какая низость, как это негуманно! Мне казалось, время карательной психиатрии прошло.
– Так вы здоровы? В таком случае что вы здесь делаете?
– Я уже сказал – схожу с ума. – Он вздохнул. – Мне нужно совсем немного тепла и понимания, как, впрочем, каждому человеку в нашем кошмарном, жестком, циничном мире.
– Но ведь у вас есть родные, близкие. Они волнуются. Вам их не жалко?
– Жалость унижает человека. Помните, кто это сказал?
– Идите наконец в палату, у меня много работы.
– Клянусь, я буду паинькой. – Прежде чем выйти, он вскинул руку в пионерском салюте.
Может, стоило остановить его и задать прямой вопрос: «Вы порнограф Марк Молох?»
Что это даст? Ничего. Даже если Оля сумеет уловить живую панику в его ледяных глазах, он станет все отрицать. Открытый вопрос его только спугнет, насторожит. Пусть он расслабится, насколько возможно, пусть успокоится и почувствует себя в безопасности.
На самом деле он дико напряжен. Он только притворяется ухарем, пофигистом. У него ад внутри. Запредельный цинизм – род тяжелого наркотика, один из многочисленных вариантов медленного самоубийства. Карусельщика много лет подряд гложут нереализованные писательские амбиции. Ему кажется, что он умеет погружаться в сокровенные глубины человеческой психики и все знает о других. На самом деле он барахтается в собственном дерьме, знает только эту полужидкую субстанцию и только ее может описать достоверно.
Оставшись одна в своем кабинете, Оля принялась нервно рыться в ящиках письменного стола. Она искала зеленую пластиковую папку. Год назад она принесла ее сюда, на свое новое рабочее место. Боялась держать дома, вдруг попадется на глаза детям. Запихнула подальше, в глубину, под кипы бумаг, и теперь точно не помнила, выкинула ее или все-таки нет.
«Мужчина выше среднего роста, крепкого телосложения. Внешность приятная, солидная. Вызывает доверие. Возраст – между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Москвич. Образование высшее, медицинское или юридическое. По работе может быть связан с подростками, знаком с подростковой психологией, судебной психиатрией, судебной медициной и криминалистикой.
Страдает импотенцией. Лечиться не пытался, это ниже его достоинства. К тому же недуг у него, скорее всего, неизлечимый (врожденное недоразвитие полового органа?). Детей нет. Не женат. Живет один. Чистоплотен. Тщательно заботится о своей внешности. Стабильный, достаточно высокий доход. Пользуется уважением коллег, но ни с кем не дружит. Замкнут. Вежлив, но не доброжелателен.
Поздний ребенок, долгожданный и единственный. Вырос без отца, без мужчины в семье, воспитывался матерью, которая баловала его, чрезмерно опекала, прямо или косвенно внушала идею о его исключительности, о том, что он не такой, как все. Лучше, талантливей, красивей. В детстве плохо ладил со сверстниками (маменькин сынок). Его дразнили. Не мог социально адаптироваться. Копил обиды, в своих фантазиях изощренно мстил обидчикам.