Вечерник

Колымский тракт по виду холодит,
слышны здесь звуки тысяч ораторий,
плач палачей, закованный в гранит,
и пенье жертв из райских консисторий.
Снег тянет человека, как магнит,
хотя и нежен, как края магнолий,
он трупы, будто золото хранит,
и заметает след без церемоний.
Пастельный воздух к вечеру хрустит,
уходят звезды в свой ночной транзит,
под звук прибоя, в ярость антиномий.
Смерть вызывает праведный ринит,
всю эту землю с небом породнит,
и превратится в сумму предысторий.

2003

Сергиев Посад

Монахи, как небесные грачи,
молитвой правленой, как острой бритвой,
срезают нечисть на полях души,
как Пересвет, пружинясь перед битвой.
Приют здесь Годуновы обрели —
фамильный склеп конструкции нехитрой,
по их вине Лжедмитрия полки
едва не стали главным нам арбитром.
Здесь Сергий Радонежский во все дни
спрямляет судьбы мира и мозги,
а мощи отче сладко пахнут миро.
Юродивые странники вошли,
расселись в храме, будто воробьи,
туманны и смиренны, вечно сиры.

2003

Южно-Сахалинск

Я сам на Сахалине наблюдал:
дороги набухают, будто вены,
когда дождь, пробиваясь сквозь астрал,
к земле мифические строит стены.
Там моря зов на берегу познал
я в лунных очертаньях пены,
к вселенной удивительной воззвал,
и перестал в тот вечер быть я тленным.
Японский тепловозик нас таскал,
пока я в коконе вагонном спал,
прислушиваясь к гулу перемены.
Затем кореец тoфу подавал,
и соусы, и жизнь мне предлагал,
замешивая зелье для измены.

2003

Минск

Вставляю в глаз разбившийся хрусталь,
а в зеркале я стискиваю зубы,
с трудом прорву здесь времени миткаль,
нащупаю Скорины профиль грубый.
Соединяет Свислочь неземной мистраль
и прошлого лирические судьбы,
а кириллическая вертикаль
отсюда пронизает наши будни.
Славян нечеловечески мне жаль,
они и любят, как лесной глухарь,
и изменяют, как морские рыбы.
Я сам здесь предавался страсти встарь,
и колоколил, будто пономарь,
встречая те изломанные губы.

2003

Веймар

Мы заблудились в буковом лесу,
грязь, смешанную с прахом, мы месили,
возможно, Бухенвальд переживу,
конечно, если нас здесь не убили.
Теперь здесь не рисуют на снегу,
ведь это – тонкий саван на могилу,
в затылок не стреляют сквозь дыру,
и граждан не сжигают через силу.
Лишь холодеют губы на ветру,
да цокает булыжник на углу,
двулико Гете с Шиллером застыли.
Туристы здесь, как свиньи на пиру,
повизгивают рано по утру,
а воздух пахнет, будто гарь Хатыни.

2004

Хабаровск