«Вдоль обрыва, по-над пропастью...»

— Ну, ладно, Васёчек, не сердись, больше не буду, — сказал он тоном провинившегося мальчишки. И в этом был весь Володя.

А однажды он был в какой-то компании, где были американцы. И он решил их удивить и запел «под Армстронга».

— И ты знаешь, Васёчек, — рассказывал он мне потом, — они даже уловили некий смысл в моей импровизации…

— Володя, как тебе не стыдно, — одернул его я. — Ты знаешь всего пару слов английских, какой они могли уловить смысл?!

— Но они так мне сказали, — не унимался он, но интонация была уже немного смущенной.

— Они над тобой пошутили или хотели сказать тебе что-то приятное.

— Да, наверно, ты прав, Васёчек, — уже совсем понуро согласился Володя.

Перед отъездом в Магадан я устроил скромную отходную. Были только мама, моя сестра, моя тогдашняя девушка и Володя.

Посреди застолья (что значит актер, умеющий держать паузу!) Володя вдруг взял мою гитару, достал из кармана какой-то сложенный лист и попросил тишины… Это была песня, посвященная моему отъезду:

Мой друг уехал в Магадан.
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам,
Не по этапу, не по этапу.

      Не то чтоб другу не везло,
      Не чтоб кому-нибудь назло,
      Не для молвы, что, мол, чудак,
      А просто так.

Быть может, кто-то скажет: «Зря!
Как так — решиться всего лишиться?
Ведь там сплошные лагеря,
А в них убийцы, а в них убийцы».

      Ответит он: «Не верь молве.
      Их там не больше, чем в Москве».
      Потом уложит чемодан —
      И в Магадан.

Не то чтоб мне не по годам —
Я б прыгнул ночью из электрички, —
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.

      Я буду петь под струнный звон
      Про то, что будет видеть он,
      Про то, что в жизни не видал, —
      Про Магадан.

Мой друг уехал сам собой,
С него довольно, с него довольно.
Его не будет бить конвой,
Он — добровольно, он — добровольно.

      А мне удел от Бога дан…
      А может, тоже в Магадан
      Уехать с другом заодно
      И лечь на дно?

Все были восхищены, удивлены и, конечно, тронуты той теплотой, что была в этих стихах, сдобренных непременной порцией доброго юмора. Мама, помнится, даже прослезилась, а Володя протянул мне автограф этой песни, где все куплеты, каждый своим цветом, были написаны фломастером.

В начале июля 65-го я уже был в Магадане и вскоре оказался в Анадыре в качестве собственного корреспондента газеты «Магаданский комсомолец» по Чукотскому национальному округу (Анадырь — его столица), куда пришло первое письмо Володи. Привожу его здесь с небольшими сокращениями.