В этом тексте у меня тоже не получится написать жизнеутверждающую «оду деревне» и избежать сравнения с городом. Более того, я намеренно предполагаю провести такое сравнение. Мне представляется интересным и полезным посмотреть на то, как и с привлечением каких средств, аргументов и категорий возводится граница города и деревни «изнутри», самими сельскими жителями; как формулируемые отличия возможно интерпретировать социологически. Безусловно, граница между городом и деревней производится двусторонне. Существует своего рода диалог, в ходе которого вырабатываются конвенциональные социальные значения и смыслы, приписываемые городу и деревне. И я даже могу предположить, что формат диалога задается в городе. Однако именно в этой связи хочется услышать голос «слабого» (например, Виноградский, 1999). Итак, несколько расширяя исследовательские задачи, я бы сформулировала ключевой вопрос исследования следующим образом: что сегодня составляет «сельскость» для жителей деревни, в чем они видят ее специфику?
Спецификация сельской жизни, выстроенная на сравнении с городом, оказалась чрезвычайно актуальной в рамках самого сельского сообщества. Противопоставление города и деревни встречалось действительно часто. Оно регулярно озвучивалось не только в беседах с нами (возможно, провоцируемое самим фактом, что мы – городские жители – приехали их «исследовать»), но и в обыкновенной, обыденной речи. Один из многих примеров – разговор двух сельских жительниц, случайно «подслушанный» в очереди деревенского магазина. Одна из собеседниц рассказывает о неудачном визите сына в парикмахерскую районного центра: «
В качестве материала для анализа я использовала нарративы биографических интервью с жителями деревни и результаты метода наблюдения – увиденные и услышанные «факты социальной жизни», зафиксированные в дневнике наблюдений. Также анализировались публикации местной газеты
Итак, в фокусе исследования – дискурсивное производство границы между городом и деревней, выраженное представителями сельского сообщества официальным стилем газетных передовиц, стилем моральных суждений школьных сочинений, а также стилем обыденной речи, иногда услышанной в чужих разговорах, а иногда специально провоцируемой нами в ходе интервью. Безусловно, более четко различия обозначались в письменной речи. Однако и в нарративах интервью они также озвучивались. Это происходило даже вопреки понятным и вполне ожидаемым сложностям, сопровождающим описания нерефлектируемой привычки или, скажем, хабитуса «жизни в деревни»:
Интервьюер:
Информант:
Инт:
Инф:
Инт:
Инф: