Вавилонская башня

Ворота святилища были уже закрыты. Женя медленно двинулась в обход и скоро заметила на западной стороне бронзовый лист, висевший на короткой цепи. Глубоко вздохнув, она трижды ударила в него кинжалом Леонтиска. Терять ей было особо нечего, и, наверное, поэтому в голову лезли всякие рожки и ножки насчет обычаев древних — начиная от убежища, которое в греческих храмах предоставляли спасавшимся от погони, и кончая новгородским вечевым колоколом, в который мог ударить любой взыскующий справедливости. В конце-то концов, зачем они повесили тут этот гонг, как не затем, чтобы люди при необходимости пользовались? И что уж такого с ней сделают, если она придется ну в хлам не ко двору и не ко времени? Ну, выгонят. Не убьют же, действительно.

Звон еще витал в ночном воздухе, когда с той стороны послышались шаги.

«Если есть в этих стенах хоть какая-то святость…»

Вот приоткрылась незаметная дверь, и низкий мужской голос спросил:

— Кто ты, о женщина, и зачем ты тревожишь Богов в час,
когда все земное объято крылами Морфея?

— Путь, проделанный мною, был тернист и опасен… — Женя поднесла руку к лицу, закрываясь от бившего прямо в глаза света факела.

— Но влекла мою душу не жажда наживы, не стремление упиться богатством и славой, но, лишь следуя воле Судьбы и внимая Богов намеренью, хочу я склонить смиренно колени пред входом в обитель пророка…

Сейчас же дверь широко распахнулась. Появился бородатый мужчина огромного роста, одетый в снежно-белый хитон. Более не задавая вопросов, он повел Женю длинным сумрачным коридором. Пока Женя прикидывала, не длинноват ли был этот коридор для внешних габаритов храма, они вышли в небольшой, ярко освещенный круглый зал. Факелы по стенам горели бездымным ароматическим пламенем — ай да древние греки!

В самом центре зала на черном каменном полу белым мрамором был выложен круг — символ бесконечности повторений колеса судьбы. В этом кругу стояла молодая, удивительно красивая черноволосая женщина в ярко-красной накидке. Жене сразу бросилось в глаза, до какой степени отличалась ее красота от чувственной прелести той же Анагоры или Леэны. То есть она, несомненно, была хороша, но достоинство духовности, помноженной на высокое знание, делало ее просто прекрасной. Жестом велев Корнецкой приблизиться, женщина приказала:

— Сними все с себя. Не бойся.

Ее гибкие, сильные пальцы уверенно коснулись завязок хитона на Жениных плечах. Вот на обнаженное тело упал свет факелов, и черноволосая, внимательно вглядевшись, воскликнула:

— Свершилось! Предначертанное свершилось!

Не давая Корнецкой одеться, она взяла ее за руку и повела за собой. Скоро, миновав ярко освещенное пространство зала, они уже спускались по узкой каменной лестнице в необъятные глубины храмовых подземелий. Жене было не привыкать ходить босиком, так что гранитные плиты совсем не казались ей уж такими холодными. А вот от полного непонимания происходившего ее то и дело прохватывала мелкая. дрожь.

— Не бойся ничего, — чувствуя Женино состояние, еще раз коротко проговорила спутница. И вывела ее в небольшой сумрачный зал, перегороженный плотной тканью надвое. — Богоречивый, предначертанное свершилось…

Черноволосая склонилась в низком поклоне. В ответ из-за занавеси послышался сиплый, задыхающийся мужской голос:

— Тиорида, дитя мое, освети же ее…

И Корнецкая почувствовала, как кто-то невидимый пристально осматривает ее тело, освещенное пламенем факела.

— О Боги, черный день, и вправду свершилось… — Жене показалось, что голос за перегородкой сделался скорбным, но уже в следующее мгновение она от изумления даже вздрогнула, услышав негромкое: — Подойди ближе, «хорошо рожденная». Дай мне руку.

От неожиданности ноги натурально перестали повиноваться. С трудом сделав шаг, Женя приблизилась к занавеске вплотную… Одно время чуть не на каждой станции питерского метрополитена красовались якобы каменные «древнегреческие» рельефы в виде мрачноватой физиономии со вздыбленными волосами и разинутым ртом. В этот рот надо было засунуть руку, после чего опустивший монетку клиент получал бумажку с «пророчеством». Друзья много раз подначивали Женю испытать таким манером судьбу, но она неизменно отказывалась. И вовсе не из суеверных соображений. Прорицания автоматического оракула для нее были такой же фигней, как и туманные посулы цыганок. Ей просто казалось, что дурацкая машина должна была обязательно обжечь ее или уколоть. Или вовсе сломаться и намертво защемить ее руку…

Вот и сейчас, просунув ладонь в узкую щель, Женя еле сдержала бешеное желание сразу же отдернуть ее. И, в общем, не зря. Ее плоти коснулись человеческие пальцы, покрытые чем-то, напоминавшим старую, пересохшую клеенку. Корнецкая мгновенно вспотела, ее заколотил озноб.

Зато голос за занавесью вдруг стал красивым и сильным: