– Итак, – начал Борисыч. – По порядку. Первое! – он взмахнул рукой, достал куреху из пачки. Марка какая-то неизвестная, пачка открывалась наподобие портсигара. Прикурил. – Желаете? – протянул мне.
Все заполнил какой-то пряный духан, не сильно на табак-то и похожий. «Может, опять дурь? А ну еще накумарит меня здесь и, как хомяка, подвесит».
– Не, не… не по масти Борисыч, – одного раза хватило на баян твой подсесть.
– «Герцеговина Флор», – кивнул Борисыч. – Любимые сигареты Иосифа Виссарионовича. Остались у меня только для особых случаев. А сейчас как раз такой. Ну, как хотите, – он убрал пачку. – Итак. Вот этот… – Борисыч слегонца постучал пером по башне хомяку, – …уже не жилец, как вы понимаете. Вы служили в Афгане, я служил в Маньчжурии. И, скажу я вам, в пыточных делах маньчжурские воины превзошли даже испанскую инквизицию. Вот видите, – он показал на турник. – Это то, что по-русски называется дыбой. Только в маньчжурском исполнении она вырывает плечевые суставы сразу, а не постепенно, и, чтобы вернуть человека к жизни, надо в короткие сроки отрезать ему руки. Только так можно остановить кровь и гангрену. Как вы понимаете, ваш «патрон» висит здесь довольно давно. Даже если бы и нет, то, как показывает практика, все выбирают смерть, а не отрезание рук. Вот…
– Константин Борисыч… – хотел прервать я.
– Не торопитесь, мой дорогой, не торопитесь. Вы сейчас скажете, что братва меня все равно найдет и отомстит за свою шестерку? Так?
– Это стопудово. Только он не был шестеркой.
– Э-кхе… запомните, дорогой Богдан Иванович. Тот, кто не на самой вершине пирамиды, по любому шестерка, как бы его ни называли. Не в этом суть. После того как договорим, мы с вами пойдем отсюда и…
Тут хомяк очнулся и стал горланить, как бычок на приколе. Чего он базарил, я не понял, по ходу, звал кого-то. Какой-то след или слуг. Кого-то, кто должен был что-то добавить или добычить, или добыть. Понятно, что ему хреново, еще как. Вот по фазе и двинулся, слуг каких-то зовет. Откуда здесь слуги?
Борисыч достал из кармана баян и быстро ширнул хомяка по вене.
– Это чтобы подольше помучился, – подмигнул он. – Надеюсь, вы не против? – спросил он, словно у меня был выбор. – Итак, потом мы с вами поедем в город и кое-что там сделаем. Поможете немного старику, хорошо?
– Это что еще за кое-что?
– Это вам пока знать не нужно. Разведданные будут поступать по мере необходимости. Ну что, поедем?
– А почему вы думаете, что я с вами куда-то поеду?
– Богдан Иванович! Дорогой! Ну, во-первых, вы один из нас. Я вам потом объясню. Во-вторых, вы честный воин, а значит, вам не безразлична судьба Елизаветы Викторовны и Егора. Так?
Я дернулся к Борисычу. Только охолонул он меня еще быстрее, чем я на вытянутую руку к его глотке успел добраться. В лоб направил волыну. Симонова[80], по ходу. Ствол здоровый, тяжелый, под калибр семь шестьдесят два. Такую дуру теперь не всяко найдешь. Это не какой-то конченый ПМ, которым только пиво открывать. Откуда и выхватил так быстро?!
– Спокойно, Богдан Иванович, спокойно. Уверяю, им ничего не угрожает. Женщин, особенно таких очаровательных, – Борисыч подмигнул мне, будто знал чего-то про Елизавету и как я по ней тащусь, – мы не побеспокоим, если только… – и развел руками.
Я уже понимал, к чему он клонит.
– А хомяк?
– А что он? – махнул Борисыч. – Пусть пока помучается.
– А кто суб на Киевке снял?
– Да… – снова развел руками Борисыч, – один мой знакомый, бывший каскадер. Ваш бестолковый «чемодан» легче легкого с курса сбить. Законы физики, дорогой Богдан Иванович, высокий центр тяжести.
– Законы физики, е-мое… – со злостью повторил я.
Мы поднялись наверх. Борисыч нагнулся и прокричал в дверь-люк хомяку:
– И запомните, дорогой! «Здесь и сейчас» всегда сильнее вашего «плати потом». Всегда! А что-то настоящее всегда сильнее подделки. Вы подделка, дорогой, и запомните это! Как подойдете к вратам, так и говорите: я подделка. Вас простят и пропустят. А будете попугайничать, опять придется все заново переживать.
По ходу, Борисыч тут самый главный шизик. Хотя, после волков и всяких башен с овцами, уж кто бы говорил…
Хомяк кое-как замычал. Видно, очнулся и опять начал бакланить про каких-то слуг, которых нужно добычить:
– Слуг добычить… слу-г-г… добычить… слу-у-у… добычить! – скулил он.
Тук. Борисыч щелкнул блатной дверцей, и я понял, что хомяк наш, по ходу, спекся стопудово.
Блин, Борисыч тоже, что ли, в «овцы-волки» теперь играет? Не, ребята, я больше с вами бегать не хочу. Надоело мне.
Глава 4. Герман
Через два дня после собрания Хайнц попал в больницу. Никто не говорил, что с ним случилось, так с «капитанами» не поступают. Заместители говорили, мол, «просто диспансеризация», приближенные шептались, мол, «сердце».
«Долго педали крутил», – зло подумал я, хотя особых причин злиться на Хайнца у меня не было.
В тот день я был у него дома. Делал то, что у самого Хайнца теперь не очень получалось. Трахал Надю Донарт, жену больного.