Вавилон

Той же ночью Набусардар объехал весь Вавилон, хотя был до крайности утомлен бурными перипетиями дня. Улицы были безлюдны. Им не встретилось ни одного прохожего.

Он настолько устал, что стоило закрыть глаза, как воля оставляла его и он буквально терял сознание. Силы его были на исходе. Он продвигался со своим отрядом вдоль внутреннего кольца городских стен Имгур-Бел и Нимити-Бел. В ночных сумерках контуры башни Этеменанки вырисовывались то сзади, то впереди них. Они выехали на Дорогу Шествий и очутились в Аибуршабе, где устраивались религиозные празднества. Неподалеку от Аибуршаба и Ворот Иштар высился дворец — цитадель Набопаласара. Повернули к Храмовому Городу, ворота которого были на запоре. За толстыми стенами мирно спали дома и храмы. Среди них и святилище с бесценной статуей Мардука — символом державного величия Вавилона. Потом свернули в сторону Амбарного квартала, к оживленной Торговой улице, и оттуда, берегом судоходного канала Арахту, который соединял Город Городов кратчайшим путем с морем, выехали к Еврейскому кварталу у канала Пикиду.

Оттуда узкой улочкой повернули к Евфрату. Лошади шли неторопливой рысцой, и удары их копыт гулко отдавались в ночной тишине. Улочка упиралась в статую блудницы. Вокруг высились пальмы, под ними, на обочине дороги, расположились продажные женщины. По традиции их бедра были опоясаны веревкой, в медных мисках они жгли косточки маслин в честь своей богини. Они сосредоточенно предавались этому занятию, их словно и не коснулись треволнения дня. Некоторые бросились к солдатам и начали бесстыдно предлагать себя. Полунагие, они хватали коней за гривы и приплясывали. Другие, выстроившись вдоль дороги, играли на тамбуринах и пели. Одна сидела под темно-зеленым кипарисом и тянула мелодию любовной песни:

«Мое сердце — свет, мое сердце — игра и любовь».

Она вызывающе смотрела на Набусардара, но он даже не повернул к ней головы.

Солдаты пустили в ход плетки и безжалостно разогнали женщин.

Подковы снова застучали по мостовой, и дозорный отряд продолжал путь.

Вдогонку им несся разноголосый крик уличных женщин, но потом и он затих. Дольше других был слышен красивый альт, выводивший любовную песню:

«Мое сердце — свет, мое сердце — игра и любовь».

Но вот замер и он, и они наконец выехали на набережную.

Во мраке горделиво возвышалось здание финикийского корабельного сообщества. У его причала покачивались на волнах Евфрата два доверху груженых судна. Они везли в Индию медь из Ливана, терракоту из Кносса, багряницу из Сидона, вино и оливковое масло из Финикии и знаменитую коричную мазь из Вавилона.

Перед отплытием матросы и рабы шли поклониться Молоху, богу разрушительных сил, который испепеляет растения и иссушает источники.

Капище зловещего бога ослепительно светилось огнями. В глубине стояла колоссальных размеров статуя.

Жуткий лик получеловека-полуживотного внушил трепетный страх толпе. Голова, увенчанная бычьими рогами. Разверстая пасть. Могучие руки. Жирное вспученное брюхо. Чрево, как пропасть, в которой гибло все живое.

Статую прикрывала багряная ткань. Ее кровавые отблески струились по туловищу бога. Перед статуей двигались в танце жрицы в одеянии из такой же ткани. У алтаря стояли жрецы в черных ризах и готовились совершить обряд амелюты — человеческого жертвоприношения, на которое был обречен один из рабов.

Когда отряд Набусардара остановился возле храма, жрец как раз велел рабу встать посреди кадильниц, курящихся благовониями, и смочил ему лоб водой — чтобы он очистился. Потом взял с алтаря сосуд с елеем и покропил ему голову — освятил его. Остальные жрецы все это время произносили молитвы. Наконец, храмовый служка поднес к его груди золотую миску и перерезал рабу горло. Из глотки раба вырвался хрип, он зашатался и упал бездыханный к ногам великого бога.

Молох был умилостивлен, и корабли с грузом могли отправляться в путь.

Набусардар с отвращением наблюдал из-за колонн за этим бессмысленным обрядом. Когда раб упал мертвым и жрецы поставили миску с его кровью на алтарь, верховный военачальник, удрученный этой сценой, тронул поводья и двинулся дальше. У моста он свернул на Дорогу Шествий. Улица была вымощена каменными плитами с молитвами Мардуку. При свете звезд Набусардар разобрал надпись на одной из плит:

«Владыки стран и их подданные, вельможи и их рабы, поклоняйтесь мне все, падите передо мной ниц, я ваш властелин, я создал вас».

Перед храмом Семи Демонов они увидели коленопреклонную фигуру девушки. В корзинке у нее было семь жестяных кубков с вином. Она кланялась до земли проклятым богам подземного мира.

Набусардар велел телохранителю окликнуть девушку, потому что в этот час было запрещено находиться на улице.

— Кто ты? — спросил телохранитель. Она испугалась, но ответила:

— Я дочь бывшего управляющего имением Иддин-Сама и приношу молитвы семи демонам.

— Какая мерзость!