Вавилон

Только хромой раб самозабвенно играл на флейте среди базальтовых колонн перед своим идолом, безучастный ко всему. В соседнем от входа помещении жужжали веретена, ткачихи наматывали пряжу на валы кросен. Они не могли уснуть из-за вчерашних событий и заглушали страх работой. Когда Набусардар появился на пороге дворца, все выбежали ему навстречу.

Преданный Киру приветствовал хозяина и доложил, что дома все в порядке и бои не коснулись его дворца.

Набусардар, волновавшийся за жизнь Телкизы, хотел немедленно ее видеть.

В ответ Киру распростерся перед ним ниц и с трудом выговорил:

— Убей меня, господин, но благороднейшей Телкизы нет в ее покоях.

— Она умерла? — испугался он.

Нет, господин, она жива. Я преданно охранял каждую вещь в твоем доме, я не спускал глаз с твоего имущества, но твоя досточтимая супруга нашла себе более безопасное убежище.

— Где она? — спросил он упавшим голосом.

— Я боюсь сказать и тем опечалить твое сердце.

— Говори, где она! — повторил он. Недоброе предчувствие охватило его.

— Уже целых два дня она вкушает минуты блаженства во дворце досточтимого Сибар-Сина.

Набусардар напряг всю свою волю, чтобы эта весть не подкосила его, как острый серп стебель соломы. С детства у него был твердый и решительный характер. Но тут он растерялся, не зная, что предпринять.

Киру, не разгибая спины, виновато смотрел на своего господина.

Набусардар, чувствуя невыносимую тяжесть в голове, устало с казал:

— Встань! Зачем ты-то валяешься у меня в ногах? Опечаленный Киру с трудом поднялся.

— Может быть, сообщить досточтимой Телкизе о твоем возвращении? — спросил он встревоженно.

— Оставь, пусть потешит свою ненасытную плоть. Голос у него был подавленный.

— Я недостоин твоей милости, — прошептал Киру.

— Ибо вижу, что огорчил тебя.

— Придет черед радоваться и моему сердцу. Не все ему терзаться и страдать. За эти дни я видел много крови и смертей. Мне тоже хотелось бы пожить без кровопролитии и трупов. Уединиться в своем борсиппском дворце и окружить свою жизнь тем, что человеку всего дороже. Должна же судьба улыбнуться и мне!

Тут он растроганно подумал о Нанаи, мысленно представив ее в домотканом платье с завязочками на шее.

— Киру, суровый воин Набусардар грезит о семейном тепле. И у него по мнению всех, самого беспощадного, после царя Валтасара, человека в Вавилонии, тоже, оказывается, есть сердце. Я еду в Борсиппу. Я буду жить там. потому что здесь все опостылело, опротивело мне.

Он старался, чтобы Киру не заметил, как дрожит его голос, и продолжал уже более твердо:

— Поеду в Борсиппу, поеду в Борсиппу, потому что мне нужен покой. Всем нам предстоит тяжелое испытание, всех нас ждет великий труд. Через два-три месяца мы выступим против персов, если только они не опередят нас. Впрочем, едва ли это случится. Близится смертоносный август, и вряд ли они решатся сейчас что-нибудь предпринять.

— Да хранит тебя божественный Мардук, Непобедимый. Да хранит тебя Иштар, владычица небес. Что прикажешь ты мне?

— По-прежнему смотри за моим хозяйством и будь всегда наготове. Пусть твоим лучшим другом станет меч. Нельзя знать заранее ни дня, ни часа, когда он понадобится.

— Я буду готов в любую минуту, только прикажи, господин.

— И еще одно… — Лицо у него снова потемнело,

— Не говори благороднейшей Телкизе, что я тут был. Надеюсь, тебе не надо ничего объяснять.

Он поправил кожаный плащ и шлем и скорее про себя процедил сквозь зубы:

— Пускай потешит свою плоть, блудница. Пусть потешит…

И как звенья скользящей цепи, в его памяти потянулись картины ее мерзких выходок. Телкиза — словно приманка, на которую слетается воронье. Ему противно было сознавать, что он ходит там, где она оставила свои следы. Знала бы Телкиза, сколько душевных мук принесла ему ее порочная натура. Не успеет подняться с царского ложа — уже готова лечь на солдатскую подстилку.