Ватутин

Как и предполагал Ватутин, 20 ноября сопротивление противника во всей полосе Юго-Западного фронта заметно усилилось. Немецким и румынским частям и соединениям на ряде участков удалось втянуть основные силы наступающей группировки фронта в затяжные бои. Но Николай Федорович предвидел, что такое может случиться, и поэтому накануне принял соответствующие меры. Прямо с утра на обозначившиеся опасные направления он направил штурмовую авиацию сразу трёх воздушных армий — благо погода не подвела. Одновременно Ватутин ввёл в прорыв 8-й и 3-й гвардейский кавалерийские корпуса генерал-майоров М. Д. Борисова и И. А. Плиева. Решительными действиями бесстрашные конники начали закреплять успех танковых корпусов и продолжили расширять фронт наступления.

В этот же день в наступление перешла и ударная группировка войск Сталинградского фронта. Это стало для немецкого командования полной неожиданностью. Только теперь оно осознало всю серьезность угрозы для своих войск в районе Сталинграда, поняло, что 6-й армии Паулюса окружения не избежать. Советские танки вырвались на оперативный простор, их тактика сбивала с толку и деморализовала противника. Боевые машины появлялись то здесь, то там, обстреливая штабы, уничтожая узлы связи, склады, а затем, словно летучие голландцы, скрывались в дымно-синих туманах. В штабах врага царила дикая паника, немцы в спешке сжигали документы. По войскам разнеслись слухи, что у них в тылу высадилась «особая сталинская дивизия», которую нельзя остановить и нельзя определить, откуда она наносит удары.

Возможно, за «особую сталинскую дивизию» немцы приняли бойцов 4-го танкового корпуса. Действуя севернее Калача, они вполне могли захватить в плен командующего 6-й немецкой армией Паулюса. Но танкисты, к сожалению, не знали тогда, что в районе Голубинской находился его штаб. Позже пленные свидетельствовали, что неожиданное появление русских танков поблизости этого района вызвало панику в штабе. Паулюс немедленно улетел в район станицы Нижнечирской, а штаб передислоцировался в Сталинград.

Действительно, события развивались стремительно. Пока гитлеровское командование искало варианты предотвращения надвигающейся катастрофы, наступление советских войск продолжалось. И этот ураган уже невозможно было остановить. Танкисты 26-го корпуса генерала Родина и 4-го корпуса генерала Кравченко безостановочно двигались в район Калача, где должны были соединиться с частями 4-го механизированного корпуса генерал-майора В. Т. Вольского из состава Сталинградского фронта. К концу дня 21 ноября расстояние, разделяющее передовые соединения ударных группировок двух фронтов, сократилось до 80 километров. Оставалось дело за малым — в кратчайшие сроки перерезать последние коммуникации 6-й армии Паулюса. Для этого по приказу Ватутина 26-й танковый корпус должен был форсировать Дон, 8-й кавалерийский корпус — развивать наступление в направлении Обливской, а 1-й танковый корпус генерал-майора танковых войск В. В. Буткова — выбить противника с железнодорожной станции Суровикино.

Однако нужно было выполнить ещё одну неотложную задачу — уничтожить в районе Распопинской группировку румынских войск, которая оказалась в мешке советских войск к вечеру 21 ноября. Её решение Ватутин возложил на 21-ю армию Чистякова, приказав ликвидировать окруженную группировку не позднее 10 часов 23 ноября. Дело в том, что существовало опасность прорыва из окружения. Это угрожало бы тылам и боевым порядкам советских войск, действующих в районе Калача. Вырвавшись из мешка, румынские части могли двинуться на Калач и в дальнейшем соединиться с главными силами Сталинградской группировки.

Чистяков получил приказ от Ватутина в первой половине дня 21 ноября. Ему отводились всего лишь сутки на выполнение поставленной задачи.

— Задача не из лёгких, товарищ командующий, — прямо сказал Чистяков. — Румыны дерутся с остервенением. Чтобы уложиться в срок, нужно усилить нас хотя бы одной танковой бригадой. Есть ещё вариант: направить к окруженным румынам парламентёров с предложением сдаться...

Николай Федорович внимательно выслушал Чистякова. Затем со свойственным ему спокойствием сказал:

— Да, Иван Михайлович, положение у тебя очень тяжелое, но помочь ничем не могу. Нет у меня сейчас таких возможностей...

— Товарищ командующий, а если мы всё же направим к румынам парламентёров. Может, и правда пошлем, — чуть ли не с мольбой в голосе закончил Чистяков.

— Меня, Иван Михайлович, агитировать за советскую власть не надо, — продолжал Ватутин. — Ты не хуже меня знаешь, что враг сейчас в бешенстве. Поэтому можем понапрасну погубить людей. Впрочем, чем чёрт не шутит... Каждый командир, если он хочет добиться победы, вынужден брать на себя риск. Давай, Иван Михайлович, рискнём...