Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Один из них – историк Вилем Пречан. Родители Пречана были коммунистами и участниками движения Сопротивления. Вилем еще ребенком им помогал, став одним из самых молодых в истории кавалеров чехословацкой воинской медали «За заслуги». Сам вступил в компартию в 1951 году, учился в Высшей школе политических и экономических наук, потом в течение тринадцати лет работал в Историческом институте Чехословацкой академии наук, занимаясь историей взаимоотношений чехов и словаков. В 1970 году прошел примерно тот же путь, что и множество упоминавшихся выше людей: исключение из партии, увольнение из института, смена мест работы: истопник, уборщик, гардеробщик… В 1976 году Пречан эмигрировал в Германию, где со временем смог поставить на крепкий фундамент свое давнее увлечение самиздатом. При помощи известного аристократа Карела Шварценберга, чья семья покинула страну после 1948 года, Вилем основал архивный центр для сбора и хранения документов по новейшей истории Чехословакии – Československé dokumentační středisko nezávislé literatury. Центр существует и в наши дни, и некоторые тексты цитируются здесь по онлайн-версиям на его сайте. Пречан стал одним из доверенных лиц Гавела и одним из его первых читателей, постоянным собеседником в переписке и посредником между ним и остальным миром – именно через Пречана на Запад попадала бóльшая часть гавеловских текстов того времени.

Вторым важнейшим контактом Гавела стал физик Франтишек Яноух, обосновавшийся в Стокгольме. Он еще школьником вступил в коммунистическую партию. Студентом уехал в СССР, учился на физическом факультете Ленинградского университета, потом поступил в аспирантуру и защитился в МГУ. Вернувшись домой, Яноух работал в Институте ядерной физики и преподавал в Карловом университете. В годы нормализации он попал под волну чисток, был исключен из партии и лишился работы, но благодаря протестам западных коллег, получил разрешение уехать. Сначала работал в Институте Нильса Бора в Копенгагене, затем воспользовался приглашением Шведской академии наук (кстати, сразу несколько мемуарных текстов Франтишека Яноуха были изданы в русских переводах).

В Стокгольме Яноух создал фонд поддержки «Хартии-77». Фактически этот фонд стал главным центром сбора и переправки денег для диссидентов Чехословакии. Если в 1979 году физик смог передать им около 100 тысяч шведских крон, то в 1989 – больше полумиллиона. Деньги приходили от разных людей и организаций, а крупнейшими донорами фонда стали Ford Foundation и Джордж Сорос. В самой Чехословакии были созданы Фонд гражданской помощи и Оперативный фонд. Если первый передавал деньги тем, кто в них нуждался, то средства второго шли на организацию подпольной работы. «Суммы, собранные за границей, конечно, не могли покрыть все расходы на оппозиционную деятельность – в значительной части они должны были полагаться на собственные источники, – но это была значительная и приветствуемая помощь», – пишет Михаэль Жантовский244.

Уже после бархатной революции бывший политзаключенный Иржи Вольф выдвинул против Гавела и других лидеров «Хартии» обвинения в том, что те присваивали себе западные деньги и обманывали тех, кто пытался помочь, в том числе и Яноуха: «Невозможно представить, сколько твердой валюты, наших денег и т.д. ушло на вечеринки, когда выпивка в квартирах лучших диссидентов буквально текла ручьями, когда платили за переполненные рестораны, когда аристократия “Хартии” откровенно разворовывала и разбрасывала деньги, которые просили за границей для наших семей, посылок в тюрьмы и т.д.»245.

Отметим здесь: сам Вольф получал деньги от шведского фонда «Хартии»; Франтишек Яноух решительно отверг все подозрения в финансовых злоупотреблениях; тексты Вольфа публикуются вместе с самыми низкопробными нападками на Гавела (в процитированной статье можно прочесть, что Гавел был алкоголиком, а если перейти там же по ссылкам – что он был импотентом, гомосексуалистом и обещал отдать Германии Судеты). «Йирка Вольф прошел через ад тюрьмы в Минковицах, где были ужасные условия, это была одна из самых страшных большевистских тюрем. Я познакомился с ним незадолго до переворота, когда его освободили, в то время у него не было никаких претензий. Его разочаровали события после ноября, он думал, что его страдания будут больше замечены или оценены», – сочувственно комментирует ситуацию диссидент Джон Бок246.