Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Сразу после бархатной революции новое руководство Чехословакии не ратовало за вступление в Североатлантический альянс. Сам Гавел говорил, что и НАТО, и организации Варшавского договора предстоит раствориться в принципиально новой системе европейской безопасности. В своем втором новогоднем обращении Гавел говорил, что Чехословакия стремится к тесному сотрудничеству с НАТО, хотя и не рвется пока в члены альянса438. А в феврале 1991 года на вопрос о возможном членстве страны в НАТО ответил так: «Для этого необходима совместимость военных систем, а это займет много времени. НАТО также должно определенным способом трансформироваться <…> О нашем членстве в НАТО говорить преждевременно, но по многим причинам стоит искать разные формы тесного сотрудничества с этим пактом»439. 1 марта того же года Чехословакия и НАТО установили официальные контакты, а 21 марта Гавел стал первым главой посткоммунистической страны, посетившим штаб-квартиру организации в Брюсселе.

6 июня 1991 года министры иностранных дел Польши, Венгрии и Чехословакии на встрече в Кракове сделали совместное заявление, в котором выразили свое желание присоединиться к НАТО. В том же месяце, во время визита президента в США, один из высокопоставленных представителей американской администрации, чье имя, впрочем, неизвестно, сообщил Гавелу, что Вашингтон настроен против расширения альянса, хотя и за тесное сотрудничество с государствами Центральной Европы.

А вот что Гавел заявил в парламенте 12 октября 1993 года:

Мне кажется, что не повредит прямо сейчас вспомнить, почему вообще выступаем за членство в НАТО.

Я бы сказал, что на это есть три главные причины.

Первая: чешские земли лежат в самом центре Европы, являются традиционным перекрестком различных европейских духовных течений и геополитических интересов, и их тысячелетняя история показывает, что не было большого европейского конфликта или конфронтации, которые бы их миновали. <…>

Мы не хотим только брать и ничего не давать сами. Наоборот: мы хотим активно участвовать в защите европейского мира и демократии. Мы слишком часто на собственной шкуре узнавали, куда в политике ведет равнодушие к судьбе других, чтобы поддаваться ему самим.

С этим связана вторая причина: мы принадлежим и всегда принадлежали к западноевропейскому культурному кругу, мы исповедуем все основные ценности евро-американской цивилизации, такие ценности, как гражданское общество, парламентская демократия, политический плюрализм, правовое государство, основанное на уважении к отдельному человеку и его правам и свободам, рыночная экономика. <…>

Третья причина, так сказать, геополитическая. Мы хорошо помним опыт Мюнхена, который был не только крахом западных демократий перед лицом наступающего нацистского зла, крахом, за который Запад должен был жестоко расплатиться, но и крахом всей тогдашней системы европейской коллективной безопасности. Этот опыт говорит нам, как важно, чтобы мы – как страна, лежащая на столь открытом месте, – были крепко встроены – в своих и общих интересах – в систему функционирующей коллективной обороны.440