Дамы и господа, я прибыл к вам из страны, которая много лет ожидала своей свободы. И потому разрешите мне использовать эту возможность для небольшого размышления о феномене ожидания.
Ждать можно по-разному.
На одном конце большого спектра всех видов ожидания находится ожидание Годо как воплощенного универсального спасения. Ожидание многих из нас – людей, живших в коммунистическом мире, – было часто или почти постоянно близко к этой крайней форме. Окруженные, захваченные и, так сказать, внутренне колонизированные тоталитарной системой, люди теряли представление о выходе, волю что-то делать и чувство, что что-то вообще можно сделать. Они просто теряли надежду. <…>
На другом конце спектра было ожидание иного рода: ожидание как терпение. Это было ожидание, основанное на сознании того, что говорить правду и таким образом сопротивляться имеет смысл из принципа, просто потому, что это правильно и что человек не должен рассчитывать, приведет ли это к чему-то завтра, послезавтра или когда-либо. <…>
Дамы и господа, я прибыл к вам из страны, полной нетерпеливых людей. Возможно, они нетерпеливы потому, что так долго ожидали Годо и теперь думают, что Годо наконец пришел. Это ошибка столь же глубокая, как и та, на которой было заложено их ожидание. Годо не пришел. И это хорошо, потому что если бы какой-то Годо и пришел, то он был бы лишь вымышленным, коммунистическим. Созрело лишь то, что должно было созреть. Может быть, оно созрело бы раньше, если бы мы лучше поливали. А теперь у нас одна задача: собранный нами урожай превратить в новый посев и этот посев опять терпеливо поливать.
Если мы уверены, что хорошо посеяли и хорошо поливаем, у нас нет причин для нетерпения. Достаточно понять, что наше ожидание имеет смысл.426
Ожидание Гавела имело смысл. В Праге к этому времени сложился любопытный политический расклад. В общественной жизни без трех минут суверенной Чешской республики доминировали Вацлав Клаус и его партия. Без их поддержки Гавел не мог бы претендовать на должность президента новой страны. Но стоит принять во внимание, что и Клаус нуждался в фигуре Гавела – в первую очередь как президента, пользующегося огромной популярностью за пределами Чехии. Использовать авторитет Гавела для достижения внешнеполитических целей, но не позволить ему стать альтернативным центром силы, противостоящим правительству ODS, ограничив президентские полномочия, – такую задачу решал в конце года Вацлав Клаус.
Гавел тоже включился в работу над текстом новой конституции, но, не обладая никакими официальными функциями, мог это делать лишь путем частных консультаций с депутатами. Его вклад в окончательную редакцию довольно скромен – пожалуй, он ограничивается преамбулой. При определении полномочий президента Чехии Гавел лишился права назначать и снимать отдельных министров, права законодательной инициативы. Он хотел иметь возможность назначать технический кабинет без доверия парламента, но это не получилось. Зато президент сохранял право вето и сам выбирал всех кандидатов в Конституционный суд страны.