Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Сам Гавел до весны несколько раз корректировал свое предложение, и в конце марта Федеральное собрание рассматривало два проекта нового названия. Гавел внес вариант Republika česko-slovenská, а группа чешских депутатов – Československá federativní republika. Был и третий вариант, Federace České a Slovenské republiky, но депутатская группа сама отозвала его, поэтому он не обсуждался в прениях и не ставился на голосование. Ярослав Шабата потом вспоминал, что этот последний вариант был самым приемлемым из всех, и за него могли проголосовать как чешское, так и словацкое большинство, но его отложили именно из-за обращения Вацлава Гавела397. Сам Гавел в это время находился в больнице и записал свое выступление на пленку. На заседании парламента его представил депутат Мартин Палоуш (сын Радима Палоуша, в будущем дипломат и один из директоров Библиотеки Вацлава Гавела):

Вы все хорошо знаете, что тире, которое всем чехам кажется смешным, избыточным и уродливым, есть нечто большее, чем просто тире. В этом тире концентрируется много десятилетий и даже столетий истории словацкого народа <…> Устранение тире стало для словацкого народа материализованным символом того, что словацкому народу было отказано в его идентичности.398

Однако прения показали, что единства достичь будет сложно. (Здесь надо внести ясность: в России эта дискуссия известна как «дефисная война». Но в Чехии говорят pomlčková válka (по-словацки pomlčková vojna), хотя вообще-то pomlčka – это тире; дефис же по-чешски spojovník.) Моравских депутатов не устраивало отдельное «ческо» в названии страны: это, с их точки зрения, принижало значение Моравии. Словаков же задевал моравский орел на проекте герба, который, наоборот, по их мнению, Моравию слишком возвышал. Чехам дефис напоминал о горьких временах Второй республики. Как заявила депутат от социалистической партии Бланка Гикова, «во время Второй мировой войны представители обоих народов сражались за границей и на родине за Чехословакию без тире»399.

Не стоит думать, что абсолютно все словацкие депутаты Федерального собрания как один отстаивали дефисный вариант. Например, депутат Йозеф Бакшай сказал: «Мне как словаку ясно, что идентичность словацкого народа не была принята в прошлом. Но мне в то же время ясно, что дефис между названиями наших республик может являться – а жизнь указывает, что и является – разделителем»400. Показательно, впрочем, что уже в 90-х годах уроженец Кошице Бакшай оказался гражданином Чешской республики, а не Словакии.

Михаэль Коцаб рассуждал о том, что парламент может рассмотреть и самые экзотические варианты, например Славия (это, конечно, было сказано для красного словца и серьезно не обсуждалось). Милош Земан шутил, что Великая Социалистическая Народная Ливийская Арабская Джамахирия не стала жить лучше благодаря длинному названию, зато Канада обходится без переименования в Англо-французский североамериканский доминион.

В результате вариант с дефисом не утвердили палата народа и чешская половина палаты наций, а вариант без дефиса провалился уже в словацкой половине палаты наций. После неудачного голосования начала работать согласительная комиссия, итоги работы которой подвел Земан. Обновленная идея состояла в том, чтобы назвать государство Československá federativní republika по-чешски и Česko-slovenská federatívna republika по-словацки.

Это выглядело разумным компромиссом, который прошел в парламенте, хотя продержалось новое название меньше двух недель. 9 апреля Федеральное собрание утвердило еще одно, Česká a Slovenská Federativní Republika (тоже, надо сказать, далеко не идеальное, потому что его правописание вступало в противоречие с орфографическими традициями чешского языка).

«Федерация в заднице»

Для разлада между двумя республиками имелись и экономические причины. Словацкое руководство склонялось к более умеренному темпу реформ, чем федеральное правительство, где экономическую политику определял радикальный рыночник Клаус. Одновременно Клаус решительно выступал против экономической децентрализации, а при обсуждении разграничения полномочий стороны предлагали самые разные варианты, вплоть до учреждения двух равноправных эмиссионных банков. Для Клауса, сторонника жесткой монетарной и фискальной дисциплины, эта идея могла привидеться только в страшном сне.