Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы

Точней, предполагалось, что он обрушится, словно гром, а на деле злополучный генерал д’Эрлон сыграл ведущую роль во французском фарсе. Жан-Батист Друэ д’Эрлон был сыном плотника и молодость провел за верстаком, но в 1870 году, в возрасте 17 лет, поступил в дореволюционную армию и дослужился до чина полковника. Чтобы его талант раскрылся, потребовалась революция, после нее карьера пошла вверх, и к 1815 году он уже стал графом и командовал 1-м корпусом Северной армии. Он вел почти 17 000 человек пехоты, 1700 кавалерии, инженерный корпус и 46 пушек. В ту роковую пятницу первым приказом ему было велено идти на помощь Нею. Его могучий корпус мог помочь Нею очистить Катр-Бра, затем ринуться направо, по Нивельской дороге, и обрушиться на пруссаков. Однако Наполеон решил, что ему самому помощь потребуется раньше, поэтому отправил гонца с тем, чтобы вернуть д’Эрлона обратно, когда тот уже почти добрался до Нея.

Д’Эрлон послушно развернулся на марше, а это непростое дело – развернуть все пушки и лафеты на узкой дороге. Он двинулся обратно к императору, но приказы были путаными, и, вместо того чтобы прибыть на север, на прусский фланг, он подошел с фланга к корпусу генерала Вандама, ввязавшегося в жестокий бой за деревню Сент-Аман.

Стоял ранний вечер, погода была облачной, землю скрывал пушечный дым. Вандам поначалу решил, что к нему приближаются прусские войска или, быть может, британские. Он отправил Наполеону срочное донесение, а тот как раз собирал свою Императорскую гвардию для последней, массированной атаки в центр прусского войска. Встревоженный император задержал атаку, пока не выяснится, что за новые войска там встретились. Это оказались его же собственные люди, но не в том месте, поэтому вестовой привез д’Эрлону приказ двигаться на север и сразиться с пруссаками у них на фланге. Тут же подъехал другой курьер, на этот раз от маршала Нея, с требованием, чтобы д’Эрлон немедленно вернулся в Катр-Бра.

Д’Эрлон решил, что Ней в отчаянном положении, во второй раз развернул свой корпус и двинулся к Катр-Бра. Император начал свою великую атаку, но к нужному времени д’Эрлон, которого император ждал, не подошел. 1-й корпус исчез. Таким образом, 22 000 человек провели эту пятницу, маршируя между двумя полями сражений, и не принесли пользы ни на одном. Д’Эрлон прибыл в Катр-Бра слишком поздно. Сражение закончилось с заходом солнца, а его грозный корпус, шатаясь между битвой при Линьи и сражением за Катр-Бра, так ничего и не сделал. Получился французский вариант «Великого старого герцога Йоркского»[9], с той разницей, что д’Эрлон на своем пути между полями сражений не ходил вверх-вниз, зато его блуждания не позволили Наполеону одержать сокрушительную победу, на которую он рассчитывал.

Потому что Линьи было победой. Финальным ударом Императорская гвардия захватила деревни в центре прусской позиции и обратила прусскую армию в бегство. Милая деревенька Линьи с ее соломенными крышами превратилась в бойню, особенно жестокий удар пришелся на церковь и кладбище. Маршал Блюхер, невзирая на возраст, пытался удержать позиции, бросив в атаку собственную кавалерию. Он потерял коня, на него наступала тяжелая кавалерия французов, но предусмотрительный адъютант Блюхера укутал его плащом, закрыв медали и позументы, так что в угасающем свете дня французы его не узнали. В конце концов, маршала сумели спасти его люди. Он был побит и растерян, его армия разбита, но не уничтожена. История не знает сослагательного наклонения, но нет никакого сомнения в том, что если бы люди д’Эрлона исполнили то, чего хотел от них император, разница была бы велика. Успешная финальная атака произошла бы раньше, позволив французам довершить разгром врага. Корпус д’Эрлона ударил бы в прусский правый фланг и вызвал бы такую панику и хаос, что армия Блюхера, по всей вероятности, перестала бы существовать.

Но она существовала. Она была изранена, однако оба ее фланга целы, а Блюхер жив. Хоть и разбитые, пруссаки сумели отступить с поля боя, не потеряв порядка, а французы не пытались их преследовать в темноте. Один прусский офицер вспоминал: