Василий Голицын. Игра судьбы

— Вызвал я для научения искусников из той же Голландии, Швеции, Дании и Веницеи, — промолвил Петр, — и то вам ведомо. Ибо работы в государстве нашем непочатый край. Порешил я всенепременно прорыть канал меж Волгой и Доном, там, где они сами ровно бы хотели друг другу руку подать речками Иловлею и Камышинкой. Тебе, государь мой, — обратился он к князю-кесарю, — искусников надлежит к месту приставить и за сим наблюденье иметь.

— Угу, — согласился князь-кесарь, — беспременно шкуру с них спущать стану, коли они делом пренебрегать.

— Ну ты полегче, полегче, — осадил его Петр. — Не то побегут из России, и тогда плакали наши денежки.

— А не погляжу, что они иноземцы, — продолжал свое князь-кесарь. — Коли из казны за них великие деньги плачены, должны они это восчувствовать.

— Свиреп ты зело — вот что, — укорил Петр князя-кесаря. — Все норовишь кнутом да дыбою управить. А надобно и пряник — особливо с иноземцами.

— А что на их глядеть да с ними цацкаться, — не унимался князь-кесарь, — по мне, так они должны в строгости содержаться, потому как им против наших денег более платится. А ты все норовишь с ими в обнимку. Вот-де они великий разум имеют да ученье. А ничего великого они так и не свершили. Наш российский человек, коли ему дать простор, и не такое сумеет. Вот намедни простой мужик крыла смастерил и норовил полететь навроде как журавель. Так князь евонный осерчал, когда мужик не полетел, а рассудивши, что крыла те тяжелы, попросил еще пять рублев на новые. Заместо этого князь приказал его взять в батоги да разорить его вчистую. А ты толкуешь, что я свиреп. Да я того мужика наградил бы и дал ему денег на новые крыла.

— Не сведал я про того мужика, а то бы дал ему и пять и более рублев. Ишь, сколь дерзостен. Таковых поощрять надобно, а не брать в батоги. С первого разу могло и не выйти, коли сие внове. Следовало попытку повторить многократно. Ты мне, ваше королевское величество, о всякой такой оказии всенепременно докладывай, не то мы оплошаем с нашими людьми да с нашими порядками. Все ломать надо, все строить заново, на разумный манер. Никак из трясины не вылезем.

— Из какой-такой трясины? — полюбопытствовал дьяк Возницын.

— Вестимо из какой — из нашей российской. Все норовим жить по старине, ровно на белом свете иных порядков и нет. А мы повседневно зрим, что есть порядки куда разумней нашего, и устроение жизни ко великому благу.

— Ну? Опять ты про иноземцев баешь, — насмешливо протянул князь-кесарь. — Стара песня, стара. Меняй на новую.

— И не собираюсь, твое величество, — отрезал Петр. — Я вот иной раз мыслю, что мы и раскольников казнили занапрасно. Нешто они не такие же православные люди, как мы сами. Нешто не молятся тому же Богу и Пресвятой Богородице, что и мы, и святому Николе поклоняются, что и мы. Смутил патриарх Никон умы человеческие без времени, мы признать сие не хотим, упорствуем. А по мне пущай осеняют себя двуперстием, пишут имя Иисусово с одною литерою «И», да почитают не прямой крест, у них крыжом еретцким именуемый, а осьмиконечный. Какая в том докука для веры, какой урон для государства? А люди ведь бегут в леса украинные, спасаются от никониан и власти нашей. А это прямой урон. Меж тем они свою веру в строгости содержат, не бражничают. В духовной чистоте себя блюдут.

— Может, и так, — снова подал голос князь-кесарь, — да ведь наши патриархи, духовные владыки наши, почитают их за еретиков, не желающих жить по общецерковному уставу. Как тут быть? — и он в задумчивости поскреб свой подбородок.

— Патриархия свой закон в государстве поставляет, — раздраженно произнес Петр. — А государству от сего вред, ибо порождает разномыслие. Не ведают, кого более почитать — власть светскую либо духовную. Я над этим давно думаю и вот что надумал: как скончает свой век патриарх Адриан, а он человек зело болезненный, так нового не поставлять. Да!

— Неужели? — разом выдохнули все. Все, кроме иноземцев. Те сидели невозмутимо — вопросы веры их не касались и им было все равно — будет ли патриаршество на Руси или нет.

Первым опомнился князь-кесарь.

— Неужто осмелишься?! Неужто подымется рука? Заповедано ведь нам от века.

— Мало ли что заповедано! Неуж над заповеданным трястись, не глядя — есть в нем смысл или нет. А то, что в государстве одна власть должна быть, коей его насельники придержаться должны, есть закон. А церкви заповедаю: в мои дела не мешаться, мои дела есть первые и высшие в государстве. — Петр выговаривал все с запальчивостью, как давно обдуманное. — Не тужи, ваше величество, — усмехнулся он. — Срок патриарху еще не вышел, ждать-пождать придется долгонько. По мне, так я тотчас бы управил, да нет — нельзя, сие я понимаю. Против сильного течения не пойду.