Большинство местного населения, особенно в начале войны, охотно проявляло милосердие к этим многочисленным, опаленным первыми безумными месяцами войны бойцам Красной армии, рассеянным фашистскими войсками по широкому пространству их нового тыла. Очевидные симпатии населения, чьи отцы и дети находились среди бойцов Красной армии, легко объяснимы. Оказание помощи происходило повсеместно до той поры, пока местное население еще не было организовано оккупантами в рабочую систему коллаборации, опиравшуюся на беспощадный террор. Таким образом, чем позже советский солдат попадал в окружение, тем меньше у него оставалось шансов на выживание, так как он оказывался заключенным в пространстве, огороженном четырьмя углами: оккупанты, полиция, партизаны и местное население, которое вынуждено было содержать весь этот четырехугольник. Оккупанты быстро ввели новый порядок, основанный на строжайших правилах, руководствах, предписаниях, приказах, запрещающих общение с окруженцами и другими нежелательными для нового порядка элементами. Страх стал главным рычагом управления и основной энергетической силой воздействия на население. Местная полиция, созданная и подчиняющаяся немецкой группе «СС», неуклонно вселяла страх в ряды населения, которое, в свою очередь, было запугано партизанами. Полиция, нуждаясь в постоянном пополнении, находилась в непрерывном поиске новобранцев — мужчин призывного возраста. Партизаны занимались тем же. В фантасмагорию происходящего добавлялся серьезный элемент недоверия, которым руководствовались как партизаны, так и полиция, и по обеим сторонам баррикад царила фобия подозрительности. И те и другие объявляли себя защитниками местного населения, неизменно паразитируя на нем. Иными словами, крестьяне Беларуси опять оказались между молотом и наковальней, знакомыми им по недавно прошедшей коллективизации.
Старший лейтенант Агеев, профессиональный военный, волей судьбы оказался вне своей части. Пробиваясь к своим, он был ранен. Из его группы солдат (57 человек), с которой он начинал военную кампанию, остался только он сам и младший лейтенант Малакович, тоже раненый, но легко. Тяжелораненый Агеев выживает только благодаря Малаковичу, родной городок которого находится неподалеку от их последнего пристанища. Младший лейтенант оказался не таким простаком, каким его вначале представлял себе его командир, а выносливым, смекалистым и добрым товарищем. Так, он пристроил Агеева к местной женщине по фамилии Барановская, которая, к его удивлению, оказалась превосходно образованной и самостоятельно мыслящей женщиной. Она и Малакович, оба белорусы, побудили Агеева пересмотреть его довольно высокомерное отношение к собственной нации. Барановская жила в городке еще до революции со своим мужем, священником; она также работала учительницей. Эта великодушная женщина, которая не утратила природную доброту несмотря на жизнь, полную тяжелых испытаний и потерь, помогает Агееву, по-советски примитивно образованному вояке, взглянуть на историю своей и его родины. Она дает ему книги и журналы, изданные до 1917 года, рассказывает ему о своей жизни, в которой главное — это вера и стойкость в этой вере, которая единственная и помогает ей выносить все испытания. Перед героем Быкова открывается спектр ценностей, о которых он не имел представления до встречи с этой удивительной женщиной.
Одним из главных вопросов, поднятых в романе, является судьба христианской религии при тоталитарных (советском и гитлеровском) режимах. Здесь, как нам кажется, чрезвычайно важны два обстоятельства, мимо которых не проходит внимание автора. Первое заключается в том, что гитлеровцы практически не отменили колхозов, структура которых помогала им обирать местное население. Правда, следует отметить, что в начале оккупации фашистские поборы были значительно скромнее советских. Второе состоит в том, что нацисты хоть и не преследовали священников, в отличие от Советов, но тоже шли по линии разрушения и традиционной веры, и коренных ценностей местного населения — ведь сохранив колхозный строй, они сохранили главный социальный и нравственный бич народа.