Вашингтонский узел. Время испытаний

Я не стал одним из брайтонцев. Когда я вырос – я покинул этот мир, мир метропоездов, квашеной капусты, пельменей, русских вывесок и бессмысленных, тягучих разговоров ни о чем. Мне просто надоело быть русским на чужбине и прожигать свою жизнь в тоске – как это делают евреи на Брайтоне, только там поняв, что они русские. Но и американцем я так и не стал, оставаясь в душе скорее европейцем, воспитанником европейской культуры. Я из тех, кто не празднует Рождество, не вырезает по тыкве в День всех святых и не переодевается в зелёное в День святого Патрика, уже ставший национальным днём Нью-Йорка[23]. Вероятно, поэтому я и поступил в ЦРУ – там тоже все немного чужие для этой страны.

Но в этот год Новый год у меня не задался с самого начала – потому что Стен прислал мне сообщение из Кабула с приказом срочно приехать. Сообщил он об этом не по официальной линии, при этом присовокупив пометку «немедленно». Употребление этого слова значило, что у Стена проблемы, а значит – проблемы были и у меня.

Потому что даже став представителем ЦРУ в Белом доме – я остался человеком, который получает пакеты из Кабула. Из системы просто так не выскочить.

* * *

Поскольку Стэн предупредил, что есть проблемы, в Кабул пришлось добираться кружным путём. Прилетев в Париж, я взял билет на другое имя на Душанбе, столицу соседнего с Афганистаном государства Таджикистан, бывшей советской республики. Там, поспрашивав, я взял билет на полулегальный рейс в Мазари-Шариф. Этими рейсами летала всякая тёмная публика… афганцы чувствовали, что дело плохо. И у кого были деньги – скупали недвижимость в республиках бывшего Советского Союза, а кого хватало – те пытались перебраться в Европу. Чтобы, когда придёт Талибан, – а никто не сомневался, что он придёт, – было куда бежать.

Ещё одна проигранная наша война.

От Мазари-Шарифа, куда проложили ветку железной дороги – я взял автобус… но не обычный – тут ходил бронированный автобус. Им возили представителей всяких неправительственных организаций и служб помощи. Попасть на рейс труда не составило.

Пока мы ехали до Кабула, я смотрел по сторонам и удивлялся – какой же у нас талант вляпываться во всякое дерьмо. Удивительно просто…

Конечно, многое было сделано – об этом можно было судить хотя бы по машинам на трассе… они были богаче, чем в соседнем Пакистане, где нет войны, то тут то там встречались американские джипы и пикапы. Но Афганистан оставался Афганистаном – с горами, со снежными вершинами, с пустыми равнинами на подступах к Кабулу, где ничего не растёт, с осликами у обочины. Какую демократию мы сюда несли? Зачем, если они жили без неё сотни лет?

Надо было убрать Бен Ладена и всё…

В Кабул мы въехали с севера, прошли только что построенную объездную, дальше пошли виллы, которые стоят по миллиону наворованных долларов за одну. Кабул был передо мной – пыльный, грязный, снежный и страшный, совершенно безумный четырехмиллионный мегаполис в самом центре Азии. Здесь врали, как дышали, здесь можно было вкладывать любые деньги, но они продолжали ненавидеть и убивать. Как сказал один афганский шейх – «в моих ульях много пчёл, они больно жалят, но у них совсем нет мёда».

Когда-то одним из моих коллег был албанец из Косово. Он рассказывал о своём детстве, как много Тито строил в Косове и как они дрались с сербскими пацанами не на жизнь, а на смерть – а потом дрались уже с сербскими болельщиками. Как то раз я спросил – за что вы боролись, ведь Тито немало делал для вас? Почему вы отвергали его доброту? Албанец – его звали Васим – ответил: за доброту врага ненавидишь его ещё больше.

Вот и тут так. За нашу доброту нас ненавидят ещё больше.

Американское посольство в Кабуле располагалось в центре города, за стеной высотой в несколько метров – но я устроился в гостинице при аэропорте и позвонил по безопасному номеру. Через какое-то время появился Стен, предложил прогуляться – и мы пошли гулять по краю бетонки, где наши голоса заглушал звук турбин взлетающих и садящихся самолётов. Было ветрено, ветер нёс смесь мелкого песка и снега.

– Что произошло? – спросил я

– Много чего. Короче, мне нужен человек, которому я на сто процентов доверяю.

Бишоп помолчал, и продолжил.

– И который умеет стрелять. – Я выругался про себя. – Работа… ничего сложного… но сделать надо.

– Стэн, – я уже не считал нужным обращаться к нему на «вы», тем более после моего крайнего повышения, – ты охренел?

Бишоп вдруг схватил меня за грудки, притянул к себе…

– А ты как думал? Чистеньким остаться? Выхода другого у тебя все равно нет!

Щёлкнул курок пистолета.

Моего.

Бишоп медленно опустил глаза, криво усмехнулся.

– А сможешь?

– Проверим?

Начальник кабульской станции держал меня несколько секунд, потом отпустил меня. Сделал шаг назад. Второй.

– А ты вырос, – задумчиво сказал он.

– Это ты охренел.

– Нет… ты вырос. Помнишь, что я тебе говорил?

…

– Тебе место в нашей стае. Хочешь, повторю. Тебе место в нашей стае.

– Я уже в вашей стае.

– Нет. Не совсем…

Стен показал.

– Я закурю?

– Без резких движений только.

Стен достал сигареты… кажется, набитые вручную.