Варвары Крыма

— Так как мне тебя называть, ежели непонятно, кто ты есть такой? — пропищал он, вцепившись в моё запястье.

— А ты придумай что-нибудь уважительное. «Человече» меня устраивает. Что там взорвалось?

— Я откуда знаю? Взрывчатка, что ещё могло взорваться! Динамит! Возле Большого дома пожар. А ну отпусти меня, упра… человече. Отпусти, сказал!

Я поставил его на землю и собрался похлопать по плечу, но он отпихнул мою руку. Покосившись вверх — Бурчун смотрел в сторону Большого дома и на нас внимания не обращал, — добавил:

— Ещё раз так сделаешь, большак, и я тебя убью.

— А я тебя, — согласился я. — Значит, договорились. На Большой дом напали?

— Да не напали, — протянул Чак, морщась и трогая шею. — Вернее, можно сказать, что и напали, но… Короче, я так смекаю, гетманские диверсанты в город проникли, ещё когда мы сюда не подкатили. Ну и теперь панику сеют. Ладно, пора в «Крылатую могилу» идти. Щас я только последние указания Бурчунчику дам — и вперёд.

***

Солнце село, в тёплых сумерках вокруг зажглись огни. Между домами сновали люди, бряцало оружие, скрипели цепи велотележек. Вдалеке на вышках городской стены горели прожектора. Иногда проезжали машины — по большей части приземистые открытые сендеры, хотя попадались и грузовики. Гудение моторов и голоса отражались эхом от стен, то и дело на улицах мелькала чёрная форма омеговцев.

Чак переоделся. До того он щеголял в кожаных шортах и грязной дырявой майке, а теперь нацепил бриджи, свитер и облегающие сапоги из мягкой кожи, со шнуровкой до колеи. На голову натянул грязную шерстяную шапочку, на грудь, помимо перевязи с ножами, повесил патронную ленту, за спину — обрез-двустволку, который то ли купил, то ли одолжил у Бурчуна.

Пройдя через полгорода, мы оказались возле ангара без торцевых стенок, и я остановился, поражённый размером стоящего внутри самолёта. Огромный покатый нос его высился над нами, как утёс. Стёкол в кабине не было, их забили досками. В две стороны торчали длинные, провисающие крылья, на которых предприимчивые хозяева заведения поставили столы со стульями. В бортах они вырезали проёмы, так что на крылья можно было выходить, как на открытые террасы. Под каждым крылом висели три железные бочки, которые Чак назвал «турбинами».

— Прикинь, такая громада тяжеленная летать могла, — болтал он, ведя меня вдоль длинного корпуса. — А? Во предки умели! Во техника до Погибели была!

А мы тока обломки собираем да из них железяки свои мастерим. Предки наши могучи были, а мы — стервятники, которые на развалинах пируют. Падальщики, так и знай. Эх-ма, хочу я в Вертикальный город улететь. Там, говорят, до сих пор всё как встарь, там прежняя жизнь осталась.

— Так чего ж не полетишь? — спросил я.

— Так за некрозом он, на Урале, далеко. Причём некроз к нам ползёт, расширяется полоса. Когда-то ваще рванул, ажио Арзамас накрыл почти, мы тогда с Разиным хорошо повеселились, особливо я… — Он ухмыльнулся воспоминанию. — Плесень эта некрозная между Уралом и Пустошью разлеглась, «Каботажник» мой не сдюжит щас такой путь, но вот ежели я кремний раздобуду и солнечные батареи поставлю… Вот тогда полетаем!

За столиками на крыле никто не сидел. Звук шагов далеко разносился по гигантскому помещению.

— А внутрь как попасть? — спросил я.

— Да вон там проход.

Под большим тяжёлым хвостом самолёта виднелась широкая, как улица, аппарель, ведущая в недра самолёта. Встав на неё, я окинул взглядом протянувшийся через весь ангар корпус и понял, что на боку его нарисованы большие буквы.

— Мри… — прочел я. — Совсем стёрлись. Мрия, что ли?

— Вроде того, — ответил Чак, запрыгивая на край аппарели. — Мрия, ага.

— Что это значит?

— Может, название старое этой штуковины. Теперь она «Крылатая могила» — да и ладно.

Если раньше внутри «Крылатой могилы» были какие-то перегородки, то теперь осталась только одна, далеко в носовой части, и когда мы вошли внутрь, взгляду открылась длинная полутёмная труба. Горели две лампы — одна над входом, вторая у стойки. Сначала я не понял, из чего та сделана, но когда вслед за Чаком подошёл ближе, увидел, что это автомобильные шины. Они лежали столбами, поверх шли листы жести. За стойкой маячила фигура бармена.

— Ну вот, — встав в проходе между столами, Чак повернулся кругом и сделал широкий хозяйский жест. — Вот она, «Крылатая могила», про которую татуированная твоя толковала. Ну, и чё дальше? Чё теперь делать будем?

— Людей совсем мало, — заметил я.

Сбоку от стойки на железном бочонке устроилась босоногая девочка в коротких бриджах, завязанной на животе рубашке без пуговиц и большом, явно не по размеру, берете, подвязанном лентой. Из-под него на плечи гривой спадали тонкие косички необычного ярко-жёлтого цвета.

Всего несколько человек сидели за столами. В углу под стойкой кто-то спал на составленных табуретах, накрывшись покрывалом в чёрно-белую клетку.

— Барыги всякие дела решают, — презрительно бросил Чак. — Щас делишки обстряпают и свалят ночью из Херсон-Града. Война войной, а денежки счёт любят.

— Почему отсюда все не уедут, если понятно, что гетманы сильнее? — спросил я.