Варвар, который ошибался

К двери кто-то подбежал. Звякнули ключи, раскряхтелся замок. Кряхтел он долго, неизвестный даже взмолился: «Да открывайся ты, ради Рамшеха!» Наконец дверь отворилась, внутрь сунулся Карл — уже без своего ритуального наряда, в обычных немарких штанах и мышастой сорочке. Личико бледное, испуганное, сосредоточенное. На меня повеяло запахом пережаренного сала и дымом очага.

— Ты… Фатик Джарси… — руки у него тряслись, как у запойного пьяницы, в одной был зажат огромный ржавый ключ.

— Слушаю тебя, Карл.

— Это правда… Я слыхал от Вирны, что слово Джарси — нерушимо!

— Истину глаголила.

— Дай слово Джарси, что в этой истории ты — невиновен!

— Даю слово Джарси, Карл. Меня оговорили. — Я сказал это спокойно и с чистым сердцем.

Он, задыхаясь, потея за шестерых, даром что бледный, метнулся к куче инвентаря, вернулся с топором.

— Ключа от твоего замка нет, он у Фелины, у нее же второй ключ от овчарни… Я попробую топором… Замок я разрублю позже, сначала поддену скобу у стены…

Я рискнул спросить:

— Как зовут Справедливость? — всегда оставался шанс, что я обманулся и оговорил хорошего человека.

Однако снаружи раздались шаги. Карл затрясся, бараны почуяли его страх и впали в истерику.

— Тачка! — шепнул я. — Прячься под тачку! Быстрей!

Он юркнул под тачку, благо субтильная его комплекция позволяла. И вовремя — в двери прошмыгнула тонкая женская фигура.

Могу сказать, что не ошибся — Фелине было около сорока. Лицо благообразное и строгое, все еще красивое, но той мрачной красотой с поджатыми губами и выставленным подбородком, которая как бы сообщает — руки прочь, мужчины — я старая дева и останусь ею вовек! Как и Виджи, она не пользовалась косметикой, однако в ее жизни не случился столь прекрасный мужчина, как я. И если вы решили, что я хвалю себя в припадке величия — вы не правы. В ее жизни, скорее всего, был мужчина-предатель, после которого она повесила на свое сердце замок. Я же никогда не предавал женщин.

Отпертая дверь весьма озадачил Фелину. Она уставилась на меня с недоумением.

— Старая дверь, рассохлась, — доверительным тоном сообщил я. — Так бывает, и замок сам отворяется. Никакой мистики.

— Ты — Фатик Джарси!

— Точно.

В руках ее с тонкими пальцами было два ключа. Один, надо полагать, от моего узилища, а второй — непосредственно от замка, что запирал мою цепь.

— Скажи, ты невиновен в этой истории?

— Моей вины нет ни на грош.

Дрожащими руками она сняла замок с цепи.

Я благодарно взглянул на нее, растирая запястья. Ее руки гуляли, губы тряслись, глаза безумно блестели. Обработка, которой я ее подверг, прошла даже лучше, чем я думал.

Я воздел себя на ноги, чувствуя, как кружится голова.

— Поклянись, что слово Джарси — нерушимо.

— Клянусь. Спроси у Карла, он подтвердит.

— Тогда — дай мне слово Джарси, что все, что ты сказал про свою супругу — правда! Что она беременна и убьет себя, если ты умрешь!

Ну, об этом надо было спрашивать до того, как ты меня освободила. Но эмоции, что я посеял и взрастил, не позволили тебе мыслить трезво.

Только что я сказал вам, что хвалю себя совсем не зря. И ошибся. Увы, в жизни Фелины встретился еще один мужчина-предатель: он накормил ее эмоциональными сказками, вскрыл, можно сказать, а затем цинично воспользовался и… улизнул.

— Увы, это ложь, — сказал я и мягко ударил Фелину в висок. Она повалилась на солому.

Да, вы знаете, что мужчины-Джарси не бьют женщин. Должен сказать, что эта максима имеет в Кодексе Джарси много оговорок. Например, я уже как-то имел радость стукнуть Джальтану по заднице — о да, было дело. А вот давать ложное слово Джарси я не умел и не хотел. Поэтому мне пришлось сделать то, что я сделал.

— Фа… — пискнул Карл, вынырнув из-под тачки.

Я ударил в висок и его. Умею бить так, чтобы человек (или нелюдь) потерял сознание без особого вреда для себя.

От моих действий бараны окончательно впали в истерику и завопили пуще прежнего. Я сграбастал топор Карла, широкий мясницкий тесак на короткой рукоятке. Не боевой лабрис Джарси, но сойдет, чтобы раскроить пару черепушек, если кто-то еще не захочет со мной по-хорошему…

Шеффены были столь фанатично преданы химере справедливости, что не тронули кошелек с золотом Вирны, дремавший в кармане моих штанов.

Снаружи раздались шаги. О боги, неужели моя обработка проняла и третьего шеффена?

Таки да: в овчарню вломился одышливый толстяк в засаленном синем халате и тюрбане, который выглядел как половая тряпка, намотанная на голову.

И это был не Самантий!

Толстяк увидел меня.

Следующая сцена напоминала разговор двух немых.

Он:

— Ик!.. И-и-и… Ох!

Я, простирая руку и покачивая головой:

— Ы!.. Ы-ы-ы… О!.. — Ну не пришло мне ничего связного на ум, не пришло! В моей душе царили разброд и шатание.

Пузан спал с лица. То ли поел недавно несвежего, то ли меня испугался.

— Э-э… ну… вот… — сказал я. — Добрый день, и вообще…

Он истошно завопил, выскочил из овчарни и захлопнул дверь.

— А-а-а, проклятый замок, да закрывайся ты, Рамшеха ради!