Варшавка

Не так, не по правилу и не по обычаю отвечал комбат. Что ж он, в самом деле ничего не боится? Неужели ж у него сердце не болит перед этим наступлением? Неужели ж никаких мыслей оно не вызывает, тревог, сомнений? Каменный он какой-то, неармейский… И подполковник не нашел подхода к строптивому комбату, да и не привык этого делать — искать подходы. Он служил в суровое время, и всякие там подходы и беседы по душам его не касались. Для этого раньше были комиссары и политруки. И он резко оборвал:

— Говорить умеешь… Марш на передовую! И — докладывай!

Глава четырнадцатая

Старший сержант пропустил мимо себя и разведчиков и снайперов и передал нить проволочных заграждений саперу. Тот на прощание кивнул и беззвучно, быстро разогреваясь, пополз назад, к нашим заграждениям. Приказ он выполнил и теперь мечтал только об одном: поскорее бы очутиться не то что в тепле, а среди своих — натянутые до предела нервы сдавали…

Старший подполз к лежащим и толкнул одного из разведчиков в каблук. Тот сразу же двинулся вперед, к брустверу немецкой траншеи: когда готовились к поиску, именно этот солдат получил задание первым разведать и соскочить в траншею.

Жилин проводил его взглядом и оглянулся по сторонам. В предрассветных стылых сумерках укутанные в белое фигуры расплывчато бугрились по сторонам, и Костя не смог определить, где его ребята, снайперы, а, где — разведчики. И, вместо того чтобы огорчиться, он обрадовался: если он вблизи плохо видит своих, значит, противник их вовсе не увидит. Ему стало легче дышаться, но выдох он сделал все-таки не полной грудью: слишком уж тихо было вокруг. Война, противник, в десятке метров, а — тихо.

Противоестественно, как всем казалось, тихо.

Когда посланный вперед разведчик подал условный знак и вся группа тронулась вперед, Жилин, выработанным на войне инстинктом, уловил настрой вражеской передовой и обрадовался… Даже не обрадовался. Просто все в нем повеселело и тело стало сильнее и послушней. А уж потом пришли деловые, нужные мысли. Старший сержант тоже обладал инстинктом фронтовика. Он не верил, он уже знал, что траншея пуста и что патрулей пока опасаться нечего: патрули по траншеям ходят не таясь, властно. Сейчас подморозило, их шаги будут слышны далеко.

Старший сержант вел группу вперед. Перед самыми траншеями его опередил Жилин. Он, кажется, первым свалился в траншею и в ней встречал своих ребят, Которым показалось вполне закономерным, что их командир уже на месте, что он думает о них и, значит, все идет как задумано. Разведчики из групп прикрытия отодвинулись вправо-влево, подали сигналы, и группа захвата и снайперы по ходу сообщения двинулись в тыл противника.

Жилин шел впереди, не только всматриваясь, но и левой рукой щупая бруствер хода сообщения. Он нашел то, что искал — вырезанные в стене ступеньки и начинающуюся от них тропку поверху — ту самую, о которой сказал ему Глазков. Он приостановился — серая ленточка на снегу вела к бугру НП. Жилин ударил по плечу старшего сержанта. Тот остановился, и Жилин жестами показал: мы пойдем влево.

Старший группы разведчиков мгновение поколебался — снайперы выходили на поверхность, их могут обнаружить, и тогда… Но приказ, он и есть приказ. Старший сержант хмуро кивнул и первым положил автомат на бруствер хода сообщения.

Разведчики сделали то же — приказ требовал прикрыть снайперов огнем… в случае чего.

Снайперы по одному поднялись на поверхность и пошли вслед за Жилиным. Он шел легко, неторопко и мысленно твердил: «А ни хрена… Вот и ни хрена».

Тропка, как и сказал Глазков, не доходя до НП, сворачивала вправо, к кустарникам, в которых понизу прорисовывались несколько нитей связи. И вот это незримое присутствие противника — линия связи — сразу изгнало веселость: тут смотри да смотри. Но особо смотреть не пришлось — за кустами открылась серая лента шоссе. Варшавского шоссе. Варшавки.

Всего ожидал Костя и его ребята, но только не Варшавки. Столько времени знать, что она рядом, столько мечтать о тех днях, когда они наконец перейдут эту самую Варшавку, и вдруг — вот она. И, оказывается, совсем рядом!

Оторопь пришла именно оттого, что она была так близко и до сих пор так недоступна. И все, скрывая друг от друга нахлынувшие путаные мысли, затоптались, посматривая по сторонам.

Но Жилин не стал ждать, пока ребята разберутся сами в себе. Он уже видел продолжение тропки, мысленно сверил смутное, белесое полукружье редколесья с картой и мысленно определил расположение огневых позиций своих ребят.

Когда они на цыпочках перебежали шоссе и спустились по тропке за насыпь, Костя с пронзительной остротой почувствовал: вот и кончается их фронтовое братство. Вот и расстаются они — уходят, чтобы каждому в одиночку встать против всех тех сотен и тысяч врагов, которые окружали их со всех сторон и которые будут к ним такими же безжалостными, какими будут они сами по отношению к этим врагам.