Читаем Варламов полностью

никновением в суть образа русского интеллигента из бар.

По автору, это человек драматической судьбы. Полон замыс¬

лов, неуемной жажды деятельности, рвется к богатству, к боль¬

шим деньгам, произносит при этом пышные словеса о развитии

отечественной промышленности. И за какое ни возьмется дело —

все срывается, все идет прахом. Не прочь болтать о народном

благе, а вокруг сам же разводит нищету... Вышел из доверия

Столбцов, никто уже не протянет ему руку помощи. Пьеса кон¬

чается сокрушительной его речью о том, что он, Василий

Евдокимович Столбцов, найдет применение своим силам в Па¬

риже, в Лондоне; «там не удастся — в Австралию, к диким в Аме¬

рику».

И если в роли Галтина потакал Варламов своему герою, дер¬

жал его сторону и этим подчеркнутым пристрастием изобличал

в нем свирепого корыстолюбца, то над Столбцовым откровенно

потешался. Над малостью его душевной и многими притязания¬

ми, над его постоянной неудачливостью при безоглядной бод¬

рости духа, над горячей предприимчивостью при полном отсут¬

ствии деловой хватки. Роль строилась, казалось бы, на несовме¬

стимых противоречиях свойств человека и его стремлений.

И от этого — все драматическое оборачивалось издевательским

смехом.

Варламов наделил Столбцова очень приметной внешностью:

почтенная седина в волосах, коротко стриженная холеная бород¬

ка, строгого покроя сюртук, белый жилет, очки на узенькой лен¬

точке, прикрепленной к шелковому лацкану. Ни дать ни взять

университетский профессор римского права.

Между прочим в некоторых газетных отзывах на спектакль

«Новое дело» так и назван Столбцов — профессором, хотя ника¬

кой он не ученый и пьеса не дает оснований видеть в Столбцове

профессора. Это — дело рук Варламова, его толкование, его вну¬

шение.

Он придал Столбцову тонкое изящество манер, горделивую

осанку, легкую походку человека, который привык бывать на

людях, знает, что за ним следят, оценивают каждое его слово,

каждое движение. Руки постоянно и убедительно помогают слову

красивым и выразительным жестом: рисуют в воздухе предметы,

о которых идет речь, повелевают, указуют, отрубают, ставят

точку, вопрошают, взывают ко вниманию. И голос жирный, гу¬

стой, бархатистый, полный неуемной самонадеянности, само¬

влюбленного жара. Заливисто выпевал он междометия:

—       О-о-о, я своего добьюсь!

—       Э-э-э, меня не проведешь!

—       А-а-а, попался, дружок?

—       У-у-у, я им покажу!

И в каждом слове отчетливо выговаривал каждую букву,

ясно отчеканивал знаки препинания:

—       Как же ты (запятая) душа моя (запятая) не убедила ее

в том (запятая) что я без этого дела умру-у-у (длинное, пере¬

ливчатое вопросительное «у-у-у»). Не деньги мне нужны (запя¬

тая) пойми (запятая) а вот это новое дело (запятая) новое

(запятая) что я увлекаюсь (запятая) но что же вы поделаете с

Дон Жуаном (запятая) когда он увлекается новой женщиной

(напевный вопросительный знак) Так и я (громкое восклицание)

Я Дон Жуан (запятая) а эти каменноугольные копи (пауза на

тире) мой новый идеал (многоточие) Я должен или умереть (за¬

пятая) или быть ее любовником.

И руки в замок перед грудью сложит, гордо глянет на своих

собеседников.

Всем своим поведением Варламов старался внушить к Столб¬

цову глубочайшее уважение. И все выходило очень смешно, по¬

тому что важная степенность сталкивалась с ребячливой увле¬

ченностью своими несбыточными помыслами.

Вот он и затеял создать угольную промышленность в степ¬

ном краю. Это и есть его новое дело. Но сколько загублено ста¬

рых, начатых и не доведенных до конца, казалось бы, выгодных

дел! Сколько разорено родственников, доверчивых друзей, кото¬

рых очаровал Столбцов не так будущими великими доходами,

как красноречием, личным обаянием.

Здесь-то и расходился Варламов с автором пьесы. У Немиро¬

вича-Данченко иначе. Его Столбцов берется за дело расчетливо,

умеет доказать людям свою правоту. На словах у него все очень

крепко! Но, начав, остывает, тянется в сторону, к новым затеям.

У варламовского Столбцова расчеты оставались в тени, а высту¬

пали вперед как убедительные доводы, — воодушевленность, по¬

коряющее обаяние личности, умение, хоть временно вести за

собой.

Глядя на такого Столбцова, современники, должно быть, вспо¬

минали великого русского ученого Д. И. Менделеева, который —

тогда хорошо было известно — то и дело бросался сколачивать

заведомо безнадежные, на диво несостоятельные коммерческие

предприятия, неизменно терпя крах... Там, где другой нажи¬

вает, — скажем, какой-нибудь малограмотный и оборотистый куп¬

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии