Варламов

Вот сидит Варламов в гриме и костюме Пылаева за кулисами,

ждет не дождется своего выхода. Спрашивает у ведущего

спектакль помощника режиссера:

—       Выход-то мой скоро?

Ведущий спектакль показывает Варламову несколько стра¬

ниц пьесы, которые должны быть сыграны до его выхода на

сцену.

—       Ой, боже ты мой, как долго!

Минуты две сидит, ждет, потом встает с места и объявляет:

—       Надоело! Я, Степа, пойду на сцену... поиграю.

—       Как можно, Константин Александрович? До вас еще вон

сколько выходов.

—       Ничего! Я и без них все растолкую публике...

И, отстранив ведущего спектакль, решительно выходит из-за

кулис. Актеры на сцене теряются: что это Пылаев появился

раньше времени? А Варламов берет стул, выходит на аван¬

сцену, садится и начинает говорить о том, что сегодня он не

вполне здоров, вышел на сцену раньше, чем положено по роли, и,

для того, чтобы все было понятно зрителям, сам расскажет

о том, что должно было происходить на сцене до его появ¬

ления.

Зрители смеются, аплодируют.

И Варламов начинает рассказывать, да так смешно, что зал

хохочет, разражается дружными хлопками.

Окончив свой рассказ, в котором гораздо больше юмора, чем

в пьесе да еще проперчено едкой иронией к ней, Варламов

встает со стула и поворачивается к кулисе:

—       Ну, Степа, давай дальше.

Но Степа-то не знает, как быть дальше...

—       Продолжим, други, — говорит он действующим лицам, ко¬

торые стоят на сцене.

Но актеры смущены, не понимают, как снова вступать в

спектакль. И Варламов выручает их:

—       Ты, милок, хотел мне сказать, что я... (произносит соот¬

ветствующую реплику), так вот как я тебе отвечу (следуют

слова по своей роли). Что ты на это скажешь? Ну, говори!

Спектакль продолжается...

«Если бы это был не «Через край», все провалилось бы. Но

для пьесы «Через край» это — спасение. Пустую и не очень

смешную пьесу Варламов сделал радостной и веселой... Это

была настоящая commedia dell’arte, которую в последний раз, мо¬

жет быть, только играли во времена Гоцци. И если в то время

играли так, как Варламов, то можно смело сказать, что публика

театра Гоцци умела смеяться от всей души», — так пишет участ¬

ник этого спектакля Б. А. Горин-Горяинов (дело было на гастро¬

лях в Малаховке).

Б. А. Горин-Горяинов вспоминает итальянскую комедию ма¬

сок, а наш современный театровед учинил бы длинное рассуж¬

дение об «эффекте очуждения», утверждаемом театром Бер¬

тольта Брехта, о том, как актер «выходит из образа, играет

отношение к нему и снова входит в образ»... И был бы прав,

будь что-то преднамеренное, обдуманное, умышленное в таком

сценическом поведении Варламова. А то ведь дело-то какое: на

варламовской свободе лицедейства никаких теорий не построишь,

не пускаясь в праздные домыслы.

Его по-детски безотчетное доверие к самому себе, к своему

творческому наитию было уместно 'и оправдано только в его

случае.

X

Весело жил на свете беспечный человек...

Любил вкусно поесть. И угощать страсть как любил. Семьи

не имел, но никогда не садился за стол один. Даже в самый

будний день обедало у него десять, а то и пятнадцать гостей.

Зазывал к себе всякого, с кем познакомится. И приходили.

И всякого встречал радушно, потчевал от всего сердца, до отвала,

наподобие того басенного Демьяна.

«В его доме,— пишет Ю. М. Юрьев в «Записках», — всегда

толпился народ и, надо сказать, самый разнокалиберный. Тут

можно было встретить и важного чиновника из министерства, и

видного генерала, и купца, и даже приказчика-гостинодворца,

священника и пр. Гостеприимство Варламова было «притчей во

языцех»; он приглашал к себе без разбора. Кроме того, к нему

можно было прийти просто, как говорится, на огонек, без всякого

приглашения... Константин Александрович часто и сам не знал,

кто у него в гостях».

Случалось, у себя же за обеденным столом спрашивает со¬

седа тихим шепотом:

—       Не знаешь, кто вон тот господин в черной паре?

—       Ну, что вы, Константин Александрович, — ухмыляясь го¬

ворит тот, — это князь...

И называет замысловатую двойную фамилию.

А Варламов сразу к гостю:

—       Ешь, князенька, попробуй расстегаев.

Со всеми был на «ты».

—       Налей себе, князенька, хересу.

—       Пирога, князенька, пирога с черной смородиной.

Гость не выдерживает:

—       Да что вы, Константин Александрович, все «князенька»

да «князенька»?!

—       А как же?

—       Так ведь актер я. Греков — моя фамилия, неужто запа¬

мятовали? В Одессе были у нас на гастролях, там и познакоми¬

лись, пригласили: «Будешь, мол, Греков, в Петербурге, милости

просим, заходи!»