Варламов

потому, что такою для современников всегда была Ольга Оси¬

повна Садовская в Ма'лом театре, талант искристо яркий, сочный

и красочный и, по слову Островского,— несравненный.

Удивительная сыгранность Читау, Стрельской и Варламова

сделали Грознова таким, каким оставался он потом на сцене со¬

рок лет.

И если продолжить мысль В. Дорошевича о судебном разби¬

рательстве по делу отставного унтер-офицера семидесяти лет

Силы Ерофеича Грознова, то надо сказать, что присяжный пове¬

ренный К. А. Варламов добивался такого приговора зрителей:

«Виновен, но достоин снисхождения, ибо не ведает, что

творит».

Тем более что по ходу событий в пьесе Грознов, правда, не¬

чаянно, косвенно, но пособил устроить счастье любящих друг

друга молодых людей — Платона и Поликсены, сделал доброе дело.

Да и зрителей насмешил вдосталь. Смех этот, конечно, не был

убийственным, но нравоучительным — да!

Приезжал в Петербург на гастроли всемирно прославленный,

великий итальянский трагик Томазо Сальвини. Играл в Алексан¬

дрийском театре «Короля Лира», «Отелло» (с В. Ф. Комиссар-

жевской в роли Дездемоны). Смотрел и александринские спектак¬

ли. Видел, например, «Свои люди — сочтемся», Варламова в роли

купца Большова.

После спектакля пришел за кулисы, пожал руку Варламову,

который еще не усцел снять грима. И спросил через переводчика:

—       Неужели вы никогда не играли короля Лира? А надо... Вы

должны играть эту роль. Она — ваша!

Кто-то из присутствовавших при этом не таясь засмеялся:

вопрос чужестранца, его утверждение показались нелепыми.

Варламов виновато улыбнулся...

Что же лировского узрел Сальвини в русском купце Варла¬

мова?

К тому времени, когда взял роль Большова, она уже имела

устойчивую традицию сценического исполнения. Не сладился об¬

раз Большова только при первых постановках комедии. В Малом

театре не далась она М. С. Щепкину, который, впрочем, так и не

понял, не полюбил драматургии Островского. А в Александрий¬

ском играл Ф. А. Бурдин, друг автора, но актер невеликого да¬

рования. Зато спустя годы появились новые Большовы и в Москве,

и в Петербурге: там — К. Н. Рыбаков, П. М. Садовский, здесь —

М. И. Писарев.

В первой половине спектакля Большов ничего на свете не

признает, кроме своей крутой воли и оголтелого нрава. Что там

дочь Липочка лепечет про жениха, чтоб военный был, чтоб «и усы,

и эполеты, и мундир, и даже шпоры с колокольчиками»? По-бла-

городному, по-деликатному ей надо? Пустить по ветру всей

жизнью сколоченное состояние? В нашем сословии все должно

оставаться! Мы хозяева всему, хитрые, изворотливые, оборо¬

тистые. Большов и к дочери относится как к имуществу своему,

не более. Любит? Причем тут любовь?

—       За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей

ем, хочу масло пахтаю.

И так уж повелось, что решение Большова выдать дочь замуж

за своего же приказчика Подхалюзина, отписать зятю с дочерью

все нажитое — дом, лавки, наличный капитал — и объявить себя

несостоятельным должником — толковали как еще одну дикую

причуду, злую прихоть, затею, учиненную на то, чтобы насолить

тем, кому должен денег: так их, супостатов!

Играли Большова купцом-самодуром. Человеком сильным,

властным, неуемного характера. Все это, конечно, не без основа¬

ний, не без надежной опоры на саму пьесу.

Варламов же открыл другое. По нему Самсон Силыч Большов

при всем том еще и стар, устал. Потянуло на покой: будет с него!

Довольно нагрешил на своем веку, теперь хочет жить тихой

жизнью и в достатке. Это — главное, и все — отсюда! Уже вроде

бы из последних сил кричит и рычит, перекраивает все свое

прежнее житье, ожидая впереди одно блаженство и праздность.

Тоже ведь не скажешь, что наперекор Островскому. Можно

в пьесе вычитать и это. Совсем не трудно.

А что обманулся в расчетах, перехитрил самого себя, по¬

пался — его вина, его беда. Угодил в долговую яму, а свои люди —

зять с дочерью — не сочлись ни с ним, ни с его именем, ни с его

честью. Не хотят выручить, выкупить его. Пусть уж сидит, покуда

не сжалятся те, кто ищет с него.

Тут, в четвертом действии пьесы, когда Большов, отпущенный

на воскресенье из долговой ямы, приходит домой, комик Вар¬

ламов, снимая все смешное, играл строгую трагедию потерянного

человека. Ясно показывал, что драма пережита Большовым спол¬

на. Пришло просветление понимания. О чем толковать, о чем

хлопотать, — оплошал. И поруха жизни — поделом! Доверился

людям, старый греховодник, своим людям...

В этой сцене по Островскому полагается Большову слезу пу¬