Вариации на тему

Через минуту за мной уже длинный хвост.

«Почему бы не купить лишнюю тарелочку? — посещает меня трезвая мысль. — Запас карман не трет. Тем более что тарелки — вещь хрупкая».

Очередь двигается медленно. Тарелки берут дюжинами. Белые сугробы, завалившие полки, тают на глазах.

«Возьму не одну, не пару, а, как положено, шесть», — соображаю я.

Одна мамаша грузит покупку в детскую коляску. Пружинные рессоры растянулись до отказа, колеса жалобно попискивают.

«Если уж брать, так дюжину! — решаю я под жалобный скрип коляски. — Только бы хватило!»

С опаской поглядываю на быстро тающие сугробы. Господи, а вдруг не достанется?!

«Самое правильное — взять три дюжины… Или шесть? — одолевают меня сомнения. — Только дотащу ли? А если побью?..»

Стоящий передо мной человек развернул сшитый из палатки мешок. В такой, пожалуй, дневную продукцию посудного завода можно засунуть!

— Извините, — тереблю его за рукав, — у вас случайно лишнего мешочка не найдется?

Он даже не отвечает — настолько поглощен открывающейся возможностью обеспечить себя и своих потомков до десятого колена включительно дефицитным товаром.

Мне приходит в голову спасительная идея. Снимаю плащ, связываю рукава, застегиваю пуговицы — получается приличная тара. Штук сто войдет! А что не поместится — в подоле унесу. Юбка-то широкая!

Но человек с мешком-палаткой до такой степени опустошает полки, что от тарелочных гор остаются жалкие кочки.

«Да… Безграничны не только пространство и время, но и человеческая жадность», — с горечью думаю я, провожая взглядом покупателя, согнувшегося в три погибели под своей тяжкой ношей.

— А вы сколько возьмете? — не скрывая тревоги, спрашивает стоящий за мной мужчина. Отважно белеет его обнаженная грудь: он умудрился соорудить из рубашки прекрасный мешок.

— Триста! — не раздумывая, отрубаю я.

Он только скорбно сглатывает слюну.

Тем временем посудный магазин наполняется стуком, грохотом, звоном: рабочие тащат новые горы тарелок. Одну. Вторую! Третью!!! Весь магазин завалили тарелками — в глазах белым-бело. Никогда в жизни я не видела столько тарелок разом. Взбесились они, что ли?

— А вам сколько? — спрашивает продавщица.

— Мне?

— Вам, вам.

Грохот разгружаемых ящиков не прекращается. Чувствуется, что тарелками уже забиты все подсобные помещения магазина. Сквозь этот грохот едва слышу свой тоненький, жалобный голосок:

— Мне, пожалуйста, тарелочку… Самую малюсенькую…

— Пожалуйста.

— Такая огромная, — недовольно морщусь я. — Мне бы и половинки хватило.

— Вам отрезать или отломать? — любезно осведомляется продавщица.

В ответ я лишь глупо хлопаю глазами.

— Нехорошо издеваться над человеком, — вступается за меня гологрудый. — Просит гражданка маленькую, значит, ей такая нужна. А вы шутки шутите, — добавляет он, развязывая свой мешок и натягивает рубашку, прямо на пиджак.

— Не понимаю, что вы от меня хотите, — защищается продавщица.

— Она еще спрашивает! Грубиянка! — Мужчина берет меня под руку и тянет к выходу. — Обойдемся без ваших дурацких тарелок!

Мы уходим. А вслед за нами, в знак солидарности, застегивая плащи, пиджаки, рубашки, выкатывается еще дюжины две покупателей.

ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ПЕРЕПИСКА

Сын накинул куртку, выскользнул за дверь и, сунув голову обратно в комнату, буркнул:

— Учительница велела подписать.

— Что подписать?

— Что-что… Дневник!

Я расстегнула ранец своего первоклассника и отыскала дневник. Под двумя двойками и одним колом обнаружила следующее: «На уроках невнимателен. Мешает другим и не реагирует на замечания».

Я смущенно покачала головой. Нет, слова учительницы не вызвали у меня никаких сомнений. Они даже разожгли мое воображение. Перед глазами встал огромный стоквартирный дом, всю ночь горит лампочка в одиноком окне, а за ним — до срока поседевшая, склоненная над тетрадями голова. Утомленное доброе лицо, но взгляд строгий, принципиальный. Я поняла, что и от меня ждут той же принципиальности. Только совместные усилия, только двойная требовательность и принципиальность помогут нам сообща вырастить здоровую трудовую смену!

Поэтому рядом с замечанием учительницы немедленно начертала: «Взрывает перманганат калия, не ест вареного лука, перед сном не чистит зубов. На замечания тоже не реагирует».

На другой день, едва мой отпрыск вернулся домой, я расстегнула ранец и извлекла дневник. Так и есть! Слова мои упали словно зерно на благодатную почву: «Во время уроков бродит по коридорам, у доски кривляется. А волосы, волосы!»

Я. тут же заскрипела авторучкой: «Невозможно дозваться со двора. Отдал кому-то серебряную ложку. O tempora, o mores!»

Учительница не замедлила с ответом: «Поведение не улучшается!»

«Не оторвешь от телевизора!» — постаралась и я быть лаконичной.

Некоторое время дневник оставался чистым. Ясно — обоюдная принципиальность начала давать первые всходы. Однако через неделю новое послание: «Залил водой школьный туалет!»

«Утащил и спрятал соседскую кошку!» — отпарировала я.

«Поведение не улучшается!»

«Кошка-не находится!»

«Поведение все еще не улучшается!»

«Кошки все нет…»

«Поведение ухудшается!»

«А кошка нашлась!!!»