Имперских зданий сталинская стать.Как будто мир на цыпочки привстатьпытается, к Свободе дотянуться.Но миром правит хладный лицедейи на ночь прочно закрывает остров.Бесплотный лёт судьбы, её прозрачный остоврастают в вечереющей воде.И странно, что так хочется вернутьсяв обшарпанный обманом зал суда,где отделяет мутная слюдахолодной плёнкой мастерскую чувства.Благословенна эта пелена,верней, туман, в котором наши души,спасённые, предел судьбы нарушив,осознают, что горе от ума.Благодарю за каждый мёртвый часосмысленно-пустого ожиданья.Но, видимо, никто не ожидаетеё, меня, да каждого из нас!И как бы мне хотелось сна незнанья,как чашки кофе чёрного с утра.Где длятся чаепитий вечера?Где тянется табачный дух беседы?Всё это было будто бы вчера.Лет двадцать, а всё кажется,что в среду.
* * *
Когда остынет звук, когда остынет,когда луна осенний ножик вынети память виноватого найдёт,озимые, где слабых бьют навзлёт,замёрзнут наконец,и ночь закатом,печалью царственнойотметит этот холм, —там всё останется.И на затихший домсойдёт покой,и только запах бытаоставит след в душемолочно-мутный.Там жившихслед простыли ставня, как бельмо,глядит на лессквозь пепельное утро.Но также в пустоту,в разбитое окно.
* * *
В погасшем бездонном зале – море немых голов,лишь два лица светятся, – Боже, спаси.Все затаились, ждут сокровенных слов.Но не дождёшься в сумерках, как ни проси.Светятся лица их в пустой темноте,словно родное слово в сверхзвуковой сети,кто-то собрался спеть, но вовсе не те, не те.В этой молве таких губ в толпе не найти.Свечи мерцают вслух, и стекленеет зал,горстью рябых монет звенят наобум.Я до того от стоячей воды устал,мне до предсердия сердце заполнил шум.В этом зале мерцают две пары текучих глаз,две осаднённых души, заговоривших вхрип.Так постепенно светлел безнадежный зал.В эту ночь мне приснилась пара летучих губ.