Мне хотелось узнать, почём треска,и хотелось узнать, почему тоска.А в ушах гудит: «Говорит Москва,и в судьбе твоей не видать ни зги».Так в тумане невидим нам мыс Трески.Мне хотелось узнать, почём коньяк,а внутренний голос говорит: «Мудак,пей коньяк, водяру ли, “Абсолют”вечерами, по барам ли, поутру —всё равно превратишься потом в золу».Я ему отвечаю: «Ты сам мудак,рыбой в небе летит судьба!И я знаю, что выхода не найти,так хоть с другом выпить нам по путии, простившись, надеть пальто и уйти».«Не уйдёшь далеко через редкий лес,где начало, там тебе и конец.Так нечистая сила ведёт в лесу,словно нас по Садовому по кольцу,и под рёбра толкает носатый бес».Там, я вижу, повсюду горят огни,по сугробам текут голубые днии вдали, у палатки, стоит она.И мы с ней остаёмся совсем одни,то есть я один и она одна.
* * *
На чужом полуострове сердце спокойнее дышит.Там лежишь, как на дне, и себя только слышишь.День проходит, как пасынок ночи,как боль по погоде.Ты приходишь, стоишь, словно звук Пастернакана мёрзлом пороге.Не понять, не остыть, нe оставить:откуда всё это берётся?Это сердце, напившись прибоя, медлительно бьётся.Память вьётся плющом по чужому фронтону,по фронтону голландско-кирпичного дома,тщетно в мире ища очертания дома.Слышен шорох плавней Каролины,дыханье прибоя.Постоишь на пороге и сновасливаешься с морем.С морем в зоне воронки,опасно напрягшeйся ливнем.Ожиданье напрасно, но жизнь —oжиданье, и в нёмнарастает загадочный гуд,как в детской трубе водосточной.Так прощаются с детством всю жизнь.Но и это – заочно.
Сентябрь в Нью-Йорке
Опадают пепельные лицаoсенью в Нью-Йорке.Асбестовое солнце не гаснетни днём, ни ночью.Многоглазая рыба на суше —взорванный остров.Крыш чешуязарастает цветами.В гуде сирен —безответное небо.Сумерек астма —в аспидном кратере порта.Люди бредут на пожар.Рыбы плывут – где поглубже.Парки пусты на рассвете,и только колеблемо ветромнежное полепроросших под утро сердец.2001