Вариант «И»

– Мало ли как принято думать. Да, собственно, так не думают; так считают. А если думать… – Он помолчал. – Ладно, скажу, рискуя впасть в ересь, не богословскую, но политическую: Россия как была тысячу с лишним лет назад языческой, так и осталась. Христианство, по сути, не вошло в кровь, не стало основой мышления. Даже основой веры не стало. Разве что на словах, но ведь от слова, как известно, не станется… Религия органичная, растворенная в крови, всегда идет от мироощущения человека – идет от человека к организации, то есть снизу – вверх. Как христианство в Риме. Из катакомб – в храмы. А не из храмов в землянки. Потому христианство так органично в Италии: наследники Рима, они его выстрадали. В катакомбах. Кровью на аренах. В России же все вводилось сверху, приказным порядком: и христианство, и – позже – его реформа, и еще позже – коммунизм. Конечно, у России были шансы стать христианской страной, и она стала бы ею, если бы не никонианская реформа. Все, искренне верившее, ушло в раскол – и погибло, как Аввакум, человек уровня апостола Павла. А Церковь превратилась в государственную институцию – и так утратила всякую возможность стать народной. Вспомните: реформа на Западе – протестантство – тоже ведь шло снизу вверх, от внутренней потребности; но у нас и реформа – от властей. И с коммунизмом повторилось то же самое – не говоря уже о том, что он нередко взывал к самым темным сторонам природы человеческой… Да, безусловно, сохранилась форма, и храмы, и купола, обрядность… И организация… Но ведь сие – не вера, а лишь изображение ее. А в Бога надо верить, а не изображать веру. Нет, господин журналист, вы серьезно подумайте перед тем, как утверждать, что Россия – страна христианская. Если начальство приходит в храм и обедню отстаивает со свечкой в руках – это еще никак не факт веры, это факт политики. Но политика – стихия изменчивая, и нельзя на ее фундаменте строить вечное здание!

Священник умолк; он смотрел на меня серьезно и печально, и я подумал, что говорил он совершенно искренне.

– Ну а ислам?

Он кивнул.

– Логичный вопрос. Ислам… Прежде всего он – религия снизу.

– Но разве он во многих местах не насаждался мечом?

– Да, наверное… не без того. Однако в этом, пожалуй, только буддизм нельзя упрекнуть – да и то не уверен. Но сейчас не это важно. Во-первых, ислам интернационален. Порой приходится слышать, что русские его не могут усвоить. Факты свидетельствуют об ином. Если бы вы интересовались историей…

– Я интересуюсь.

– В таком случае вы, возможно, помните, что еще в последние десятилетия минувшего века, когда нам приходилось скрещивать оружие с исламскими народами – и за пределами страны, и внутри нее – некоторое число наших воинов, попав в плен, стали исповедовать ислам. Одни из них потом вернулись домой, другие отказались, не желая порвать с исламской средой, с которой сроднились. Но и те, кто возвратился в свои дома, не изменил своей новой религии. А между тем были они русскими. Вообще не бывает веры, принципиально чуждой для какого угодно народа, как нет народа, неспособного усвоить какое угодно вероучение. Далее: ислам синтетичен. Он объединяет всех: и ветхозаветных, и новозаветных, и иудаистских, и христианских святых. Изложение его основ не столь зашифровано и намного доступнее пониманию рядового верующего, чем, скажем, Писание. Это важно. Что еще? Вы и сами наверняка заметили, что ислам динамичен. Потому ли, что он моложе? Вряд ли только по этой причине. Он энергичен. И главное – силен верой. Они – мусульмане – верят, понимаете? А это мне представляется самым главным. Для них Бог – не деталь жизненной декорации, но – основа основ. А народ, чтобы совершать великие дела, должен верить, иного выхода нет, это непременное условие, хотя, быть может, и не достаточное.

– И вы полагаете, он может восторжествовать в России?

– Не знаю; речь ведь не о торжестве в политическом смысле этого слова. Но, во всяком случае, русский мусульманин – такое словосочетание вовсе не кажется мне противоестественным. Хотя бы потому, что славянские прецеденты были: боснийские мусульмане, к примеру. О наших отечественных я уже упоминал только что.

– Ну, чтобы уцелеть, и не на то пойдешь… – вставил я. – Итак, у ислама в России вполне возможно будущее? Особенно, если он несет с собой очень немалые инвестиции и кредиты…

– Уже принес, и еще принесет гораздо больше. А ведь не сегодня сказано, что Париж стоит мессы. Один Париж. А тут речь обо всей великой России! Главное – ей устоять. А сколько будет ради этого построено мечетей – вопрос не первостепенный.

– А народ не восстанет?

– Если поверит своему государю – не восстанет.

– Я вам очень благодарен, отец протоиерей. Еще два маленьких вопроса, с вашего позволения. Первый: вот эта ваша позиция не может отразиться на вашей судьбе?

– Пока не отразилась. Хотя я ее не скрываю.

– Как вы думаете – почему?

Он улыбнулся.

– Видимо, есть какие-то причины. Но думать о себе мне сейчас просто некогда.