Вариант "И"

Приближение столетнего юбилея если не загранице, то хоть какой-то части россиян напоминало о былом величии и вызывало вполне естественное чувство горечи. Чувство, сильное до такой степени, что среди некоторых генералов и политиков всерьез обсуждалась мысль затеять с кем-нибудь войну, в которой Россия будет обречена на поражение. Победителям придется потом Россию — или то, что возникнет на ее месте, — подкармливать и помогать вылезти из дерьма. Тут поминались прецеденты более чем полувековой давности: судьба разбитых в великой войне Германии и Японии. Этих мыслителей, однако, урезонивали, указывая, что и Германию, и Японию восстановил и поднял в конечном итоге не кто-то со стороны, но сами же немцы и японцы; им просто помогли создать необходимые для этого условия, работать же они были готовы до последнего дыхания. В России всерьез работать если кто-то и хотел, то не более чем один из сотни; остальные же девяносто девять мешали бы ему действием или бездействием. Что же касается денег, то, сколько их России ни дай, все равно разворуют так, что и запаха не останется. Так что проигрывать войну не было смысла, а значит — и начинать ее. Тем более что армия желанием выходить на поле брани не очень-то горела.

Жизнь ее и в мирное время была скудной донельзя, а рассчитывать на военную поживу не приходилось. Да и союзников вроде бы не было.

А Россия тем временем шла к своему концу. И хотя о Тройственном разделении разговор еще не начался (это случилось позже, при интеллигентском правлении), но всякому, кто давал себе труд задуматься о судьбе родины, становилось ясно, что надо либо начинать суетиться, подобно известной мыши, тонувшей в крынке молока, либо учинить лихой пир во время чумы — и ложиться помирать.

Тогда именно и возникла, вернее, воскресла в кругу людей, готовых ради блага государства работать и даже чем-то жертвовать, идея реставрации монархии. Люди эти были из числа тех, кто, формально не будучи властью, во многом осуществлял ее. Одни — подсказывая решения, другие — выполняя указания сверху. Люди эти не составляли никакого тайного общества, заговора, партии и тому подобного. Просто они достаточно хорошо знали друг друга, общались и во внеслужебное время — на даче, рыбалке или в бане, скажем, и за рюмкой нет-нет да и затрагивали в разговоре близко интересовавшие их темы.

Разговоры, естественно, велись не под стенограмму. И тем не менее… записал же кто-то разговор, имевшийся у меня на кассете. Каким образом эта запись была получена — на этот вопрос у меня пока не возникло точного ответа. Предположений, конечно, было несколько. Возможно, разговор по чьему-то поручению (можно лишь догадываться, по чьему) был уловлен при помощи наилучшей по тем временам ап-паратуры подслушивания, дающей возможность записать то, что говорится в закрытом помещении с расстояния. Другое предположение: аппаратура была установлена там, в этой бане, заблаговременно, кого-то очень интересовали собиравшиеся там люди. Третий вариант: кто-то из участников разговора принес записывающее или хотя бы передающее устройство с собой, желая для каких-то своих целей иметь запись предстоящей беседы. Можно предположить также, что необходимое устройство было закреплено на теле кого-то из обслуживающего персонала. Это, кстати объясняет неровность записи. Видимо, носитель аппаратуры то приближался к источникам речи, то вынужден был от них отдаляться.

Однако это все частности. Главным же является то, что запись была сделана, а сегодня и попала в мои руки. По сути дела, запись эта содержит всю информацию, необходимую для решения вопроса, и сегодня беспокоящего многих историков, тщащихся объяснить, почему монархический всплеск 2017 года, одной стороны, начался так внезапно и так успешно а с другой — почему он оказался столь кратковремен ным и повсеместно затух как-то сразу, словно по команде. У меня теперь есть все основания полагать, что именно так оно и было: по команде.

У себя в номере я через наушники снова проеслушал запись — раз и другой. И успел запомнить достаточно много. Между прочим, и то, что важный вопрос об источнике денег, выходит, был поставлен именно тогда.

Если…

Если, разумеется, такой разговор в действитель ности имел место. А не являлся театральной поста новкой режиссера, заинтересованного в цикле моих статей.

Об этом нужно было думать, предполагать, сомневаться, убеждаться, выдвигать аргументы и контраргументы.

Кассеты кассетами, но нужен был еще и анализ денты, и анализ самой записи. И голосов. Если это не постановка, а подлинный разговор, то звучащие в нем голоса обязательно должны быть записаны еще где-нибудь.

Люди, близкие к власти, не могли хоть раз-другой не попасть в лапы нашего брата-журналиста. Но все это требует специальной аппаратуры, серьезных профессионалов, времени… Одним словом, сейчас приходилось либо принимать подлинность документа на веру, либо не принимать.